Хрустальный мальчик

Землерой искоса проследил за нею, тяжко вздохнул, но, как и всегда, ни словечка не сказал и молча повернулся к древесному стволу. Совсем тихо вдруг стало кругом них, и Анне даже почудилось, будто слышит она, как с острых кончиков молоденьких древесных веточек мерно сыплется сияющий снег. Дерево, казалось, дышало: иначе что за тихий шелест слышала она, хотя не было ни ветерка? Прямые и холодные лучи далёкого солнца щекотали ей кончик носа.

– Дерево, господин и кормилец, – тихо заговорил Землерой, – пожалуйста, прими от меня мою помощь. Примите от меня моё тепло и мою силу, корни великие, древние, могучие, растите, развивайтесь, крепните, глубоко прорастайте…

Анна чуть слышно развернулась, на цыпочках прокралась и опустилась в снег с ним рядом. Землерой, закрыв глаза и на груди сложив ладони, что-то тихо бормотал, но она не могла даже понять, на каком языке он говорит. Вряд ли она такой язык знала, вряд ли могла хоть слово разобрать, ни разу прежде ничего похожего не слышав. Анна аккуратно нашарила локоть Землероя и слабо сжала его. И, судя по тому, что Землерой не отполз прочь от неё и не начал возмущаться, а лишь придвинулся так, что между ними совсем не осталось места, она всё сделала правильно.

Анна долго сидела с ним вместе под кроной дышащего дерева, и всё было для неё правильно, так, как должно было быть: мерное падение снега, странное тепло в январе, скрип древесных корней и далёкий посвист приближающегося ветра.

Землерой мягко взял её за руку и потянул вверх. Анна даже не заметила, как успела закрыть глаза. Когда же её веки поднялись, мир перед ней оказался слишком ярким, нестерпимо ярким, и у неё даже слёзы потекли, хоть она сейчас совсем не желала плакать.

– Посмотри, – шепнул Землерой, – посмотри только кругом, Анна.

Анна послушно осмотрелась. Серебристо-белый морозный узор опутал спящий лес, и его дыхание стихло. Повсюду висели жемчужные тонкие нити льда и снега, и ослепительные шапки сверкали хрусталём на солнце. Никто не двигался, и ничто не двигалось, но это царственное молчание и царственный сон были не пугающими, а величественными и удивительными, как и многие из тайн природы.

– Зима, пусть и давит на нас, пусть и тяжело нам, когда она приходит, для нас – красавица, – прошептал Землерой и потянул Анну на ноги. – И нет ничего лучше, чем видеть приход прекрасного, когда рядом…

– Рядом… что? – тихо спросила его Анна, и её сердце сжалось.

Землерой повернул к ней голову, и она клясться была готова, что он ей загадочно улыбнулся.

– Нечто весьма ценное, – сказал он.

Анна отвернулась и прижала к груди руку: сердце внутри колотилось так, что ей не хватало воздуха, и самым большим её страхом был страх того, что это увидит Землерой и посмеётся.

Землерой, конечно же, всё видел, но ни за что и никогда в жизни не стал бы он смеяться.

В конце концов, он хотел сказать именно это.

Коровка

В доме Анны не любили телефоны.

Телефоны тут не понимали.

Как и всякие прочие современные технологии.

Хозяином в старом домишке по-прежнему был дедушка, а он никаких новшеств у себя под боком не потерпел бы. Завести дома старенький стационарный телефон, а, тем паче, подходить к нему, когда трубка разрывалась от звона, старика приучил (не без помощи мольб и требований) отец Анны. Теперь телефон надёжно утвердился в прихожей: он висел там на стене, словно опасное оружие, которое может сработать, если его коснуться.

Дедушка относился к телефону с боязливым уважением. Его одного дед протирал чистой чуть влажной тряпочкой в первую очередь, и делал он это с едва уловимой брезгливостью в каждом жесте – словно заразу подцепить боялся. Когда телефон вновь начинал сверкать чистотой, дед отходил от трубки, как от зачумлённой, и больше не приближался к ней, пока она не начинала звонить.

Дед Анны вёл затворническую жизнь: звонить ему было некому. Посему подаренный отцом Анны старинный стационарный телефон разражался трескучими звуками лишь пару раз в год: в конце зимы и в последние дни мая, когда родители Анны собирали дочь и сами паковали свои вещи, готовясь навестить старинный сонный городок. Дед брал трубку быстро, двумя пальцами, боялся подносить к уху и кричал в динамики, потому что боялся: на той стороне провода его не слышно. Из-за этого семейству Анны тоже приходилось держать свои телефоны на внушительном расстоянии от уха. Они старались обговорить детали своего приезда сразу же: не было такой уверенности, что старик, ярый ненавистник техники, всё-таки поднимет трубку, когда ему позвонят снова. Вот они и не рисковали.

И ни разу за все пятнадцать лет, что старинный стационарный телефон висел на коридорной стене, такого не случалось, чтобы он разражался звяканьем не по расписанию.

Но всё, как известно, случается впервые.

Неожиданное событие произошло в середине июля, когда Анне уже исполнилось шестнадцать и она совсем превратилась в девушку. Ещё не войдя домой, она услышала, как дребезжит что-то странное внутри. Дед стоял на крыльце, сердито подбоченившись, и твердил: