Хрустальный мальчик

Анна трясущимися руками взяла сборник и неуверенно его сжала. По рукам её скользнула тень. Землерой мягко обхватил её за плечи и повернул к себе спиной. Мир перед Анной перевернулся, и она испуганно схватила ртом воздух, когда обнаружила, что лежит головой у Землероя на коленях, смотрит в густую крону великого дерева, и солнце дразнит её, перебрасывая зайчиков с щеки на нос, а потом – на подбородок. Землерой вложил ей в руки сборник и поднял его у Анны над головой, заслоняя её от отвлекающего сияния.

– Ну и вот, – сказал он, – теперь спокойно?

Анна осторожно выдохнула. Сердце постепенно успокаивалось, снова билось, как ему полагалось. Она кивнула.

– Да.

– Ну и учись, – Землерой спокойно, расслабленно повёл плечами, – а я здесь, если что. Не дам тебе расслабляться, пускай я и не такой строгий учитель, как твоя мать.

– Ты болтаешь! – одёрнула его Анна. – Когда болтают, я сосредоточиться не могу!

– А ты не слушай, – весело велел Землерой, – я говорю, чтобы мне самому не заскучать. Решай, решай, твоя голова не скоро отяжелеет.

Анна сжала в пальцах карандаш. Уложив голову к Землерою на колени, она оставляла отметки в чуть вытянутых окошечках для ответов, постукивала кончиком грифеля по листу, когда не сразу могла сыскать нужное решение, и ни о чём больше в целом свете не думала. Землерой о чём-то говорил у неё над головой не переставая, но его голос для неё звучал так же, как звучит журчание слабенького ручейка, и она не воспринимала ни одно из многочисленных слов, которые он произносил. А Землерой, кажется, рассказывал ей одну из десятков тысяч историй, случившихся некогда в этом лесу, историй, свидетелем которых он сам был либо о которых ему рассказали собратья-духи. Землерой мягко, почти невесомо расчесывал кончиками пальцев её волосы, бормотал чуть слышно и убаюкивающе, словно бы старался усыпить её:

– И давным-давно повелось так, что разные миры не сближаются. Есть между ними зыбкая граница, её не переступишь и не увидишь, но она надёжная, крепче, чем любая стальная дверь в вашем человеческом мире. И духам легче, и людям. Они не видят и не слышат друг друга, если уж только мы не об исключениях говорим, и если не особенный день на дворе нынче. Например, детишки маленькие духов очень хорошо и слышат, и видят, и чувствуют, и оно понятно, почему. Душа у ребёнка ещё не крепко за тело зацепилась; спустилась она из сфер, которые когда-то и самим духам были домом, и поэтому дети многое замечают из того, что взрослые считают фантазией. У детей и сны чаще бывают вещими, необычными. А в особенные дни даже взрослые могут духов заметить, и им приглядываться не приходится. Даже те взрослые видят, что в обычных семьях родились: ну, знаешь, не приносили их матери в подоле три поколения, не родились они седьмым сыном или седьмой дочерью от седьмого ребёнка в семье. В такие необычные дни граница между мирами почти стирается. И без того она подвижная, блуждает туда-сюда, то толще становится, то тоньше, а когда два мира совсем близко друг к другу подходят, она чуть бы не пропадает. Остаётся только ленточка с волосок толщиной, и светится она необычным светом, но люди её не видят: даже дети не видят, даже особенные, кто в подоле принесён по традиции, кто седьмым ребёнком седьмого ребёнка зовёт себя, у кого в роду были ведьмы и колдуны. Ведьмы и колдуны – это тебе не сказки, Анна, – Землерой провёл кончиками пальцев по её волосам и как будто о чём-то задумался. – Ведьмы и колдуны вполне себе на свете существуют, но только для тех из них, кто не по своей воле этот дар… или проклятие… кто знает, как оно по-вашему будет вернее… те из них от собственной силы покоя не знают и никогда не бывают счастливы, да и не показывают её никому, чтобы не мучили их просьбами: а сделай то, а послушай, а посмотри, а посоветуй чего… Так вот, Анна, в такие особенные дни духов всякий и увидеть, и услышать может, а некоторым даже и притронуться доводится, только не знаю я, удача это или нет. Дух-то может и не желать, чтобы его кто-нибудь там – и неважно, кто, трогал.

Анна шевельнулась у Землероя на коленях, переворачивая страницу, и он ненадолго примолк, но через мгновение рука его снова заходила по её волосам, задумчиво перебирая пряди. В свете солнца они сияли, словно нитки драгоценных камней.