Хрустальный мальчик

– И она мне сказала, что мой венок к противоположному берегу прибило, потому что я с вашим миром, с миром духов, связана крепче, чем со своим, – продолжила Анна. Сосредоточенные морщинки прорезались и углублялись у неё на лбу. – И ты тогда это всё подтвердил…

– Подтвердил, – кивнул Землерой, – помню, было дело.

– Но я, наверное, не совсем это поняла или неправильно поняла, – Анна опустила голову, и на щеках у неё появились розоватые пятнышки румянца, – вы оба сказали, что судьбой я с миром духов связана, но из всех духов я очень хорошо только тебя и знаю. И, если судьба моя с твоей сплетена, а ты… ну, ты… – Анна прерывисто вздохнула и свернула сборник в трубку, – значит ли это… то же самое… что для девушек значат их венки… когда они тонут? – Анна вскинула полные слёз расширенные глаза и потребовала: – Отвечай скорее, а то я на тебя обижусь!

Землерой подошёл к ней ближе и застыл напротив. Меньше ладони разделяло их.

– А ты сама как думаешь? – тихо поинтересовался он.

– Ничего я не думаю! – задыхаясь, выкрикнула Анна и попятилась. – Потому у тебя и спрашиваю!

Потемнели светло-серые полупрозрачные глаза Землероя, и с веток дерева сорвались молоденькие слабые листья с совсем тонкими юными прожилками.

– Ну, подумай, значит, – с какой-то странной надменностью, которая звенела, как железо, произнёс он, – ведь есть у тебя ещё время. А потом, как надумаешь, мне не забудь сказать.

– Я, может, сейчас и надумаю! – вспылила Анна. – Но ты меня гонишь почему-то, как будто видеть меня тебе надоело!

– Тебе домой пора, – непреклонно произнёс Землерой, – и рассердится, и расстроится твоя мать, не забывай, так что беги, пока закатное солнце тебе ещё путь указывает. В темноте в лесу легко заблудиться.

– Ты не проводишь меня?.. – Анна потрясённо уронила руки вдоль тела, и сборник чуть было не вывалился из её ладони.

– Мне тоже надо подумать, – тихо сказал Землерой.

Тень закрывала его лицо, словно наброшенный капюшон, и ничего она не могла разобрать, кроме таинственного блеска полупрозрачных серебристо-серых глаз. Одна искорка за другой вспыхивала и стремительно тонула в окружающем мраке.

Анна неловко отступила на пару шагов и дрожащей рукой поискала за пазухой шерстяной клубочек. Холодный он был и неподатливый, не просился в руку, как обычно, а словно стремился вырваться из ладони и укатиться прочь по дороге в какие-нибудь глухие неизведанные кусты, куда ни один благоразумный человек, пусть даже духом охраняемый, без пояса и без молитвы не сунется.

– Я долго буду думать, – напоследок сказала Анна и повернулась к Землерою спиной.

– Я подожду, – донёсся до неё слабый шёпот, смешанный с вздохами ветра.

Листья дружным вихрем спорхнули с веток и заклубились в странном танце, и Анна, обернувшись, никакого Землероя не увидела. Не заметила она даже призрачных следов, что могли бы доказать: вот, совсем недавно он здесь стоял и она могла его и видеть, и слышать, и даже прикоснуться к нему.

Анна и вправду думала долго. О том, что у речных хозяек случилось, она до самого конца лета не заговорила, и не заговорила об этом даже зимой, когда у Землероя были совсем усталые, грустные, полусонные отчаявшиеся глаза.

Зато решение, которая она приняла, и впрямь было взвешенным и обдуманным. Если бы мать Анны знала, как серьёзно Анна размышляла над случившимся, как спорила с собой, как готовилась к важнейшему разговору, она, наверное, подумала бы, что её дочь всё-таки не так безнадёжна и обладает хотя бы толикой рассудительности.

Но матери Анны, конечно, не понравилась бы эта тайна.

Триумф

Дед Анны был человеком-жаворонком.

Именно из-за этого он частенько ругался с женой – стопроцентной упрямой совой, – когда та ещё была бодра, не измучена болезнью, когда они и не думали о смерти, а потому не боялись конца.

Дед Анны вставал с рассветом. Когда наступала зима, он поднимался ещё раньше, чем успевало выглянуть солнце.

А потому одним жарким, сухим и мучительным утром конца июля, что плавно перетекал в август, он быстро узнал о переменах в жизни своих родственников. У деда Анны их было, на самом деле, порядочно: он даже и не мог припомнить имена всех многочисленных племянников, племянниц, двоюродных сестёр и братьев, не говоря уже о том, чтобы воскресить в памяти хотя бы лица их потомков. Для деда Анны существовала только одна семья – та, что он создал сам, и только с этой семьёй он и желал иметь дело, пусть порой сын, его супруга и две внучки приводили его в недоумение.