Хрустальный замок

Саша вышагнула из перехода и поспешно оглянулась. Вуаль истаяла – Мишка не успел. И чего он к ней привязался? Вчера ночью пришел, сегодня ни свет ни заря заявился, словно чувствует. Неужели он не понимает, что ей здесь будет лучше, гораздо лучше, чем дома. Дом… Разве у нее есть дом? После развода родителей она мотается меж двух огней, туда-сюда, туда-сюда. Отец вечно занят исключительно своими женщинами, а мама только и знает, что бранить ее за каждый пустяк да пенять на папино воспитание, а потом дуться весь день, будто Саша ее обидела. Нет, с нее хватит! Пусть они сами на себя теперь обижаются, она больше не будет им мешать жить.

Саша закусила губу. Хотелось разреветься, но девочка сдержала слезы. Может, вернуться, пока не поздно? Здесь тоже жизнь не подарок, но лучше ли, чем дома, вот в чем вопрос.

Нет, глупости! Здесь Саша наконец станет сама собой, дадут ей какой-нибудь клочок земли, и будет она сидеть на нем сычом и фантазировать, фантазировать. А как надоест, тогда что? И почему, собственно, нельзя потом вернуться назад, ведь хрустальный замок остается при ней? К тому же времени у нее, чтобы хорошенько осмотреться, вагон и маленькая тележка – здесь несколько дней, дома какие-то часы, – а там видно будет.

Саша кивнула собственным мыслям и медленно зашагала меж деревьев. Деревья, кстати сказать, были удивительными – стеклянные, они не стояли стоймя, а жили. В то время как одни, достигнув своего жизненного апогея, оплывали ощетинившимися тончайшими иглами буграми, другие прорастали из разноцветной стеклянной мозаики «почвы», тянулись ввысь, все утолщаясь, отращивали ветки, на которых в свою очередь появлялись другие, меньшей толщины, и так до бесконечности, пока дерево не начинало походить на пушистые комки на ножках. Деревья были разных цветов. Как заметила Саша, все зависело от того, какой из элементов мозаики давал побег: из малинового стекла прорастало малиново-огненное дерево, из зеленого – изумрудно-нежное, с переливами, а если дерево прорастало сразу из двух или трех цветных стеклышек, то в нем самым причудливым образом переплетались все эти цвета. За деревьями можно было наблюдать бесконечно, но Саше не хотелось попусту терять время, и она заспешила, петляя меж деревьев и попутно размышляя, какому чудотворцу мог принадлежать подобный сад. Саша даже немножко позавидовала его фантазии.

Нет, Саше, безусловно, нравились и цветы Чумазули, и огненный замок Рыжика, был свой шарм и в страшных деревьях-статуях Буки, но стеклянный сад затмевал все ранее виденное девочкой.

За размышлениями Саша случайно опустила голову и замерла, скованная невольно накатившим страхом: стеклянная мозаика становилась прозрачной, если смотреть на нее не под углом, а отвесно. Сквозь разноцветную, кажущуюся тонкой и непрочной пленку далеко-далеко внизу виднелись большие шестиугольники угодий Творцов, как их здесь называли – пестрый мир с точно обозначенными границами. В одном из шестиугольников Саша признала землю Рыжика – красная, с высоко вздымающимся шпилем замка, объятого неистовым сиянием светового вихря. А рядом с ним располагался совершенно черный и невзрачный мир, должно быть, принадлежащий Бальби (интересно, удалось ли кентавру вновь стать кентавром, или так и бегает в шкуре козла?). С другого бока к красному шестиугольнику примыкал серый мир, – скорее всего, территория Буки. Сразу за ним, теряющийся в туманной дали, пестро-яркий шестиугольник Чумазули.

Шестиугольников было так много, что не хватало взгляда охватить их все. Казалось, они стройным орнаментом разбегались в бесконечность. Саша невольно зажмурилась и ощутила легкое головокружение, представив себе, насколько громаден мир, в который она попала, и сколько здесь должно находиться людей. Страх перед непрочной стеклянной опорой, парящей на огромной высоте, сменился немым восхищением.

– Не бойся, оно крепкое, – вывел Сашу из задумчиво состояния голос.

Девочка распахнула глаза.

Напротив, прислонившись плечом к небесно-голубому дереву, стоял хорошо знакомый ей мальчишка.

– Шестерка! – обрадовалась Саша.

– Сама ты… – огрызнулся мальчик, сделав злые глаза. – Я Великий Творец, – он подчеркнул оба слова, произнеся каждое их них с большой буквы.

– Ну уж и великий, – криво усмехнулась Саша.

– Дура, это мой титул.

– Сам дурак. – Саша решила игнорировать Шестерку. – Дай пройти, – грубо сказала она и толкнула плечом мальчишку. Тот посторонился.

– Ты чего?

– Терпеть не могу зазнаек.

– А чего я сказал? – Спесь разом слетела с мальчишки, и он поплелся следом за Сашей.

– О Великий Хвастун!

– Я не хвастун, я много чего могу! – сделал неудачную попытку выкрутиться Шестерка. – Видишь, какой у меня сад.

– Во-во, якалка: я, мой!

– И что? Он и вправду мой. Разве некрасивый?

Шестерка нагнал Сашу и пристроился сбоку, чуть сгорбившись, но Саша резко остановилась.

– Красивый, – сказала она – отрицать очевидное было глупо. – Но хвастуны не бывают великими творцами.

– Это почему еще? – нахмурил брови мальчишка.

– Да потому что они уверены, что достигли совершенства, и им вроде как уже не к чему стремиться.