Вместе с мужем Надя сразу же направилась в школу современного искусства Фернана Леже, о которой читала еще в Смоленске. Они были приняты, а четыре месяца спустя уже показали свои работы на выставке учеников школы. Иногда студенческие работы покупали примерно за 50–60 франков. Надиной работой заинтересовалась известный коллекционер княгиня Ноай. Надя, недолго думая, запросила пять тысяч. Княгиня попросила сбавить цену на одну тысячу и купила картину. Внезапно свалившийся на Надежду успех неожиданно стал причиной трещины в семейных отношениях. Стась не мог простить жене признания ее таланта, считая свои способности недооцененными. Затем он вовсе оставил ее. А у Надежды родилась дочь, и, чтобы как-то выжить, она работала служанкой в том же пансионе, где жила. Но дух авантюризма, который никогда не покидал ее, подтолкнул на, казалось бы, сумасбродный поступок. На деньги, принятые от свекра на двухлетие дочери Ванды, она решила издавать на французском и польском языках журнал «L’art contemporain» («Современное искусство»). Вышли три номера, и деньги кончились… Отныне жизнь Надежды навсегда будет связана с академией и ее основателем Фернаном Леже. Несмотря на разницу в возрасте, Леже всегда нравился Надежде. Но тот был женат на девушке-велосипедистке, которая когда-то пленила воображение художника и разочаровала, став светской дамой. Надежда и Фернан оставались единомышленниками и просто товарищами. Она была ассистенткой мэтра, его первой помощницей во всем, особенно в работе над мозаичными панно и декорациями.
В мастерской Леже.
Шагал, находившийся в начале 1920-х гг. в Москве, сконцентрировал свои творческие силы на сотрудничестве с Государственным еврейским камерным театром. Впервые в жизни он получил такой крупный заказ: создать интерьер театра и декорации для двух одноактных пьес премьерного спектакля. Выполненная Шагалом за 26 дней работа имела большой успех. Белла также с воодушевлением отнеслась к данной работе. Она даже вспомнила о своей давней мечте стать актрисой и начала брать в театре уроки актерского мастерства, но на одном из занятий оступилась, упала и после этого была вынуждена прекратить их. У Марка возник конфликт с художественным руководителем театра Александром Грановским. Это было одной из причин невыплаты гонорара за оформительские работы. Шагалы жили в подмосковной деревне Малаховка, в которой Наркомпрос предоставил им жилье за то, что Марк преподавал рисование в школе для сирот. Ему приходилось каждый день ездить на поезде в Москву, где он продолжал работать для театра. Работа там перестала приносить удовлетворение, и к тому же у него не оставалось времени для написания картин.
К середине 1920-х гг. руководство страны охладело к авангарду, предпочитая поддерживать реалистическое искусство как более понятное рядовому гражданину и потому более действенное как средство пропаганды. Художники-авангардисты начали уезжать за рубеж.
Возникшую тенденцию Шагал почувствовал сразу же по приезде в Москву. Государство больше не покупало его картины, назначив, правда, жалованье как художнику, но по низкой, третьей категории. Денег, которые Шагалу удавалось получить, никогда не хватало даже на мало-мальски сносное существование. В эпилоге книги «Моя жизнь» он напишет: «…возможно, Европа полюбит меня, а вместе с ней и Россия».
Луначарский помог Шагалу получить заграничный паспорт и визу. Литовский поэт, а в то время посол Литвы в России, Юргис Балтрушайтис разрешил ему направить рукопись мемуаров, картины и рисунки дипломатической почтой в Каунас, где они сразу же были показаны на персональной выставке. После короткой остановки в Литве Марк Шагал 22 мая 1922 г. уже был в Берлине. Сорок две картины, которые он в свое время поручил Герварту Вальдену, уже были проданы или оказались у бывшей жены Вальдена. Он честно снял с банковского счета вырученные деньги и вручил их Шагалу. Оказалось, за эти миллионы марок можно было купить лишь пачку сигарет. Беллу и Иду, приехавших в Берлин в конце года, встречал известный в Германии, но нищий художник.
Панно, выполненные Шагалом для Государственного еврейского камерного театра, были перенесены в 1924 г. в более просторное здание на Малой Бронной, которое театр получил благодаря своей популярности. Однако имя его, как, впрочем, и имя художественного руководителя театра Александра Грановского, эмигрировавшего в 1928 г., больше не упоминалось. В конце 1930-х гг. панно убрали, да и сам театр закрыли в 1949 г. Луначарский покинул свой пост наркома намного раньше, еще в 1929 г.
Нужно отметить, что известности Шагала во многом способствовали две выставки привезенных им из России картин, а также перевод на немецкий язык монографии Эфроса и Тугендхольда о творчестве художника. Сам же Марк Шагал изучал в Германии искусство графики и даже завершил работу над иллюстрациями к книге своих мемуаров. Они впервые, пока еще без текста, были опубликованы в виде альбома в 1923 г.