Киборг-национализм, или Украинский национализм в эпоху постнационализма

Тот факт, что «аристократизм» в украинском постсоветском постколониализме определяется как «духовно-кровный»[271] (курсив наш. – И.Ж., С. Ж), то есть биологический, а не просто духовный вынуждает претендентов на принадлежность к новому национальному «коду» совершать дополнительные усилия по подтверждению своего «шляхетного» статуса на уровне родословной и формировать наряду с новой воображаемой аристократически-«шляхетной» историей Украины также и свою личную новую воображаемую альтернативную «шляхетную» биографию (поэтому В.Ющенко, родившийся в селе Хоружевка Недригайловского района Сумской области и строивший успешную советскую карьеру в качестве члена КПСС, был вынужден с помощью директора Центра генеалогических и геральдических исследований Института истории Украины НАНУ историка Виктора Томазова доказывать единственный признак собственной «щляхетности» – тот факт, что его предки были козацкого происхождения). С другой стороны, новое националистическое «панское» дистанцирование от вида homosovieticus вынуждает претендентов и претенденток на «шляхетность» к политикам бескомпромиссной внутренней сегрегации, то есть к проведению строгих и жестких/жестоких границ и исключений, приводящих к политикам и практикам выявления «серии внутренних других» (термин А. Норваль). Так, например, София Павлычко, инновационно открывая ключевую роль культуры модернизма в украинской литературе, радикально и революционно стремилась подчеркнуть вторичность и незначительность для украинской культуры: 1) народно-демократической традиции (начиная с главного украинского классика Т.Г.Шевченко!)[272] и традиции своей собственной 2) украинской советской номенклатуры (отец Соломин Павлычко – классик украинской советской литературы Дмытро Павлычко, как известно, был и членом КПСС, и ЦК ЛКСМУ, и депутатом Верховных Советов СССР и УССР).

В то же время, несмотря на политики внутренней сегрегации, альтернативная постколониальная история украинской культуры, разрабатываемая представителями украинского постколониализма, при всем драматизме является скорее все-таки оптимистической историей, в которой украинцы не выступают только жертвами советского тоталитаризма или трагического Голодомора, как это артикулируется на уровне официального государственного дискурса в Украине, в частности, Ющенко. В этой оптимистической истории, несмотря на то, что «украинцев …, по словам О.Забужко, так долго приучали не любить себя, так долго вбивали им в сознание, что они недалекие, недотепные («слегка придурковатые», по словам одного экс-президента), ни на что не способные, одним словом, полные тебе неудачники истории…»[273]), они – как «новорожденная политическая нация»[274] – в итоге побеждают российский имперский тоталитаризм. Ибо всегда – за счет сохранения и воспроизводства своего «тайного» кода – украинская нация, по утверждению украинских постколониальных теоретиков, никогда не воспроизводила в себе черты патологического антропологического типа homosovieticus, характерного для российских имперских колонизаторов. И даже если носителей и носительниц «тайного» украинского культурного «кода» в условиях тоталитаризма принуждали быть коммунистическими и комсомольскими активистами, они всегда (по своей биологической, «духовно-кровной» сути) тайно оставались украинским патриотами, тайно отвергающими все тоталитарно-советские идеологические установки.

В контексте развития украинского постколониального проекта в книге историка В. Маслийчука Провинция на перекрестке культур: исследования но истории Слободской Украины XVII-XIX ст. на основе малоизвестного архивного исторического материала представлена альтернативная посттравматическая версия украинской истории. Согласно гипотезе Маслийчука, по своей генеалогии украинская национальная субъективность является не шляхетно-рыцарской, а гораздо более прогрессивной – кочевой, или номадической (в знаменитых терминах Ж. Делеза и Ф. Гваттари). В доказательство Маслийчук приводит, во-первых, прогрессивные факты украинского женского номадизма (номадическо-свободные и массовые стратегии «бегства жен» в Украине, номадического женского пьянства в «шинках» наравне с мужчинами, легитимной женской публичной речи – бранной «лайки» и др.), и, во-вторых, репрессивные по отношению к свободному политическому козацкому мужскому номадизму практики фукианской «нормализации», осуществлявшиеся посредством добавления к номадическим прозвищам украинских Козаков нормализующих суффиксов «ський»/«цький», характерных для фамилий чужеродной польской шляхты. А иногда – и вовсе полной замены украинских номадических козацких прозвищ/кличек на польские, «нормализующее» и репрессивно закрепляемые практиками польской демократической, в отличие от имперской российской, шляхетской геральдической традиции.[275]