Киборг-национализм, или Украинский национализм в эпоху постнационализма

Большую роль в этой реинтерпретации играет тот идеологический тезис, что колонизаторы рассматриваются не как откровенные агрессоры, а как скрытые коварные соблазнители («москаль-искуситель» Н. Зборовской[413]), использующие примитивные садомазохистские стратегии соблазнения и провокации аристократически слабых и неискушенных – несмотря на природную сексуальную перверсивность и гибридность, доказанные С. Павлычко и Т. Гундоровой! – украинцев, не давая своими примитивными имперскими сексуальными политиками состояться украинскому сложному и перверсивному национальному/идеологическому аристократическому самосознанию. В результате в отличие от примитивных «мос-калевских» героев типа Александра Матросова или действительно примитивного «летуна» Маресьева (едко высмеянного, например, Пелевиным в «Омой Ра»), примитивно жертвующего своей жизнью ради примитивных социально-политических идеалов, украинская аристократическая идеология вынуждена занимать мазохистскую позицию – позицию жертвенного отказа от своего национального аристократического «кода» украинского панства. «Провокация украинского психотипа к мазохистской перверсии, – пишет Н. Зборовская, – такой была психологическая программа российского империализма в отношении колониальной украинской нации, потенциально неисчерпанной своей исторической памятью».[414]

Первоначально, по мнению Н. Зборовской, стратегии колониального соблазнения применялись к Украине «великой русской литературой» – Пушкиным, Достоевским и т.д. и т.п. В современных условиях этим «национальным соблазнением» (типа Печорина, соблазняющего Беллу?) занимаются современные русские постмодернисты, парадоксально начиная при этом почему-то с русских формалистов и М.М. Бахтина.[415] Вследствие этих изощренных поэтапных провокативных стратегий культурного соблазнения вначале, по мнению Н. Зборовской, 1) «несознательное украинское народничество, пребывающее в идеологической тени российского, набросило на образ Шевченко опасно угрожающую маску печального кастрата»,[416] а потом 2) «психологическую инфекцию карамазовщины подхватил украинский народ, превращаясь в преступный народ».[417]Оставим без вопросов инновационную наивную растиражированную негативно понимаемой теорией толп уверенность автора, что «народ» (любой) можно превратить в «преступный народ». Последуем автору дальше в ее инновационных бескомпромиссных утверждениях, что и сейчас современные украинские писатели (в частности, теоретически невинные и националистически жертвенные Ю.Андрухович и другие участники авангардной литературной группы Бу-Ба-Бу) оказались спровоцированы «мировоззренчески опасной коммуно-имперской бахтинской идеей карнавализации культуры».[418] Причем эту новую поросль соблазненных советских/ постсоветских наивных националистических интеллектуалов, по мнению Н. Зборовской, особенно стоит пожалеть за то, что в новых стратегиях имперского/колониального соблазнения используются современные западные постмодернистские теории – и, прежде всего, французский постструктурализм, культивирующий 1) «шизоидный характер, присущий имперскому субъекту»,[419] 2) по инфантильной логике которого «действовала российско-имперская психополитика, стремясь ослабить украинский объект, который мощно формировался на переходе прошлых столетий».[420]

Феминистская направленность этого антиэдипального проекта постколониальной деконструкции русской имперской культуры выражается в том, что центральной фигурой аристократической истории украинства становится женская фигура – в частности, Леси Украинки. О. Забужко характеризует ее как «нашу лыцарессу»[421] -аристократку не просто по духу, но и по крови. Эта последняя этни-чески-биологическая характеристика служит не только «последним аргументом» украинского этнического феминизма, но и является последним аргументом этнически-биологического аристократизма. В итоге Леся Украинка на фоне русских империалистических «самозванцев» – поистине «последний свидетель»: «очевидец и трубадур погибшей многовековой культуры украинского рыцарства».[422]