Киборг-национализм, или Украинский национализм в эпоху постнационализма

В результате мы должны констатировать, что слабость философских и постколониальных дискурсивных позиций приводит украинский националистический феминизм к тому драматическому и неизбежному результату, что в настоящее время в украинской литературе и литературной критике в целом отмечается отход от феминизма. Не говоря о стремящейся всеми силами войти в украинский политический истеблишмент О. Забужко, даже альтернативная и маргинальная Н. Зборовская, которая первоначально являлась восторженным адептом феминизма в Украине в книге Феминистические размышления (1999), в своей последней книге Код украинской литературы. Проект психоистории новейшей украинской литературы (2006) квалифицирует его как «сестроубийство» (правда, со ссылкой на О. Забужко) и включает феминизм в ряд провокативных дискурсов, также представляющий основную угрозу украинскому аристократическому психотипу – наряду с американскими мульти-культурализмом и постмодернизмом, а также и с российским империализмом в любых его ипостасях.[431]

Эту общую ситуацию гендерной тревоги в украинской националистической феминистской критике можно проинтерпретировать в терминах Ренаты Салецл. Она называет современную эпоху «эпохой беспокойства», особенностью которой является не известная в философии экзистенциальная тревога (trouble) (описанная Ж.-П.Сартром в «Бытии и ничто» и проанализированная Дж. Батлер применительно к политикам гендерной идентификации), а неэкзистенциальное беспокойство (anxiety), которое возникает не как следствие нехватки в структуре субъекта в результате его отношения к Другому, а как следствие нехватки в Другом. Или, как пишет Салецл, «источником беспокойства для субъекта выступает не нехватка, а скорее отсутствие нехватки, т.е. сам факт, что там, где предполагается, что должна быть нехватка, наличествует некоторый объект».[432] Беспокойство как нехватка Другого («нехватка нехватки») как раз и выражается как банальная паранойя или страх внутренней угрозы, когда объект становится угрожающим – преследующим объектом мании преследования.[433]

Возможно, в Украине на смену гендерной тревоге (когда так называемую тревогу вызывала объективная слабость украинского феминизма, отсутствие феминистских традиций и наличие жестокой патриархатной националистической репрессии) действительно приходит гендерное беспокойство, чья инновационная стратегия состоит, с одной стороны, 1) в признании факта феминизма в Украине с «времен оных» но, с другой стороны, 2) в факте отторжения феминизма как внутри националистической украинской феминистской критики, так и среди молодого поколения украинских интеллектуалок? В этом контексте, возможно, надо отказаться наконец от нерефлексивного «состояния постколониальности» в пользу сознательных стратегий постколониализма – в том числе дискурсов само-пародии, постколониальной сатиры (С. Рушди) и дискурс-анализа колониальной травмы, включающего в том числе и такие болезненные процедуры, как признание «участия в терроре и в ошибках своего собственного прошлого»?..[434]

Глава 7. Наслаждение быть украинцем: украинская маскулинность в майданных революциях *

Постмодернизм как логика новой посттравматической украинской национальной идентичности