Киев 1917—1920. Том 1. Прощание с империей

Журавский был начальником караула, переводившего Чудновского из управления коменданта города в Косой капонир двумя неделями ранее. «Журавский, – писал Чудновский, – вел среди караула погромную агитацию, грозил смертью “жидам” и большевикам, в частности все время явно провоцировал меня оскорблениями, матерной бранью <…> рассказывал об убийстве некоего д-ра Коварского, совершенного им якобы за пару дней до того и т. д. <…> Ввиду того что <…> насилие над Пятаковым <…> судя по обстановке, менее всего носило характер случайного наскока или самосуда и скорее похоже на организованный акт террора по заранее составленному плану, в угрозах Журавского и его свиты звучало нечто большее, чем простое озорство и хулиганство».

На возможную причастность Журавского к делу Пятакова, по мнению Чудновского, указывало лишь следующее: «Караул взят был, видимо, из кавалерийской части, ибо не примкнутые к винтовкам штыки были прикреплены к ножнам шашек. Кавалеристами же был произведен набег на квартиру Л. Пятакова». Несмотря на столь расплывчатую аргументацию, автор заявлял:

Я считал бы весьма важным для раскрытия дела и м[ожет] б[ыть] для изыскания Л. Пят[акова] предъявить Пятаковым Журавского и даже – если офицер, к[ото]рый присутствовал при обыске, окажется не им – его коллег по части. Возможно и существование какой-либо тайной о[рганизац]ии – и личность Журавского могла бы послужить ключом для ее раскрытия{948}.

Как ни удивительно, Чудновский, возможно, был прав!

В те дни его совету не вняли и сотника Журавского на допрос не вызвали. Но 28 июня 1918 года (Чудновского к тому времени уже не было в живых – он погиб 8 апреля в бою с немцами под Харьковом) в германской комендатуре Киева давал показания штабс-ротмистр украинской армии Яков Журавский. С 15 марта по 1 мая он был учеником украинской офицерской школы, а на момент допроса служил в 9‑м украинском гусарском полку и жил в собственном доме на Полевой, 95. Журавский поведал немецким военным, оберлейтенанту Радуицу и ефрейтору Фромеру:

В ночь с 17 на 18 июня я был пьян и шел в полицию Бульварного участка, чтобы попросить проводить меня. Моя просьба была отклонена. Тогда я подошел к одному посту вблизи участка и к постовому обратился с той же просьбой. Он спросил[,] боюсь ли я или у меня много денег. Я ответил ему, что не хочу проходить по этой части города, потому что меня могут ограбить большевики. Дело в том, что я получил от прежнего украинского правительства приказ арестовать известного большевика Пятакова. Я его не арестовал и он был после убит моими козаками. После того как я рассказал это, милиционер выхватил револьвер и направил его на меня, я схватил его за руки, чтобы отклонить выстрел, тогда он повалил меня на землю, я стал звать на помощь <…>{949}.

История, конечно, выглядит странновато. Зачем было Журавскому рассказывать о преступлении своих подчиненных первому встречному милиционеру – и откуда такая реакция на рассказ? Возможно, у Журавского были какие-то свои счеты к Центральной Раде, которую он захотел таким образом оговорить. Всей правды мы никогда не узнаем. Тем не менее, вот невынужденное признание в похищении и убийстве Пятакова.

Вернемся к хронологии. 31 декабря 1917 года (13 января 1918) в передовой статье органа УСДРП «Робітнича газета» прозвучали нотки сомнения: