Килл крик

– Когда я пишу, я думаю только об одном, – продолжил Себастьян. – «Древнейшее и сильнейшее из известных человеческому роду чувств – страх, а древнейший и сильнейший страх – страх перед неведомым», – это сказал Лавкрафт, и сказал не без причины. Когда будущее неясно, разум естественным образом воображает худший из возможных сценариев. Знающему свое дело писателю – или писательнице – нет нужды щекотать читательские нервы фетишистским кровопусканием.

Сэм заметил, что Мор подняла бровь. Думает, что это камешек в ее огород. Сэм подозревал, что догадка Мор верна.

– Взять хотя бы этот обнаруженный мальчиком череп. Повертев свою находку в руках, он понимает, что череп не мог принадлежать земной твари. Породившая такое создание сила не могла исходить от милосердной сущности, которую мы именуем Богом. Лишь проведя пальцем по множественным рядам усеивающих челюсти зазубренных зубов, мальчик догадывается, что их омерзительный обладатель был способен на немыслимое. И читатель догадывается, что на этой земле – на земле, куда только что перебралась семья мальчика, на земле, где таинственное зло дало жизнь монстру, – пришельцев ждет страшная участь. – Он постучал пальцем по своей голове, чуть ниже нескольких тонких прядей седых волос, безуспешно противостоящих течению времени. – Все происходит в мозгу читателя. Читатель домысливает все сам.

Живой классик замолчал, и в комнате повисла благоговейная тишина.

«Вот поэтому он и легенда, – подумал Сэм. – Он во всем нас превосходит».

Широким жестом Уэйнрайт указал на Мор:

– А на другом конце шкалы мы видим Ти-Кэй Мор, автора, которому, не побоюсь сказать, незнакомо понятие деликатности.

– Для меня это комплимент, солнышко, – сказала Мор. Слова слетали с ее губ, как дым.

– Вы начинали с эротического самиздата, но с каждой новой книгой все больше склонялись к темной стороне. Ваш фирменный хоррор вращается вокруг одержимостей, извращений и фетишей, слишком экстремальных для хрупкого человеческого организма. Нет ничего удивительного в том, что из романиста вы переквалифицировались в сценариста – ваши произведения почти мучительно визуальны, они ровным счетом ничего не оставляют читательскому воображению. А еще они неизменно раскалывают читателей на два лагеря. Люди либо обожают книги Ти-Кэй Мор, либо ненавидят.

От этой фразы Мор напряглась.

– Я бы сформулировала иначе: люди либо врубаются, либо нет. Люди ненавидят то, чего не понимают.

– Вы хотите сказать, человеку, утверждающему, что он не любит ваши книги, просто не хватает ума понять их?

– Да, – без промедления ответила Мор. – Именно это я хочу сказать.

Дэниел фыркнул и покачал головой. Мор на это не купилась, но посмотрела искоса.

– Итак, – продолжил Уэйнрайт. – Как вы воспринимаете подход Себастьяна к хоррору?

– Обычно я не воспринимаю что-то. Я что-то предпринимаю. Себастьян пишет элегантно. Самобытно. Полагаю, что из всех нас он ближе всего подобрался к подлинной литературе. Но, без обид, времена мороженого Good Humor, сериала про Бобра Кливера и Рузвельта с его «Нам нечего бояться, кроме самого страха» прошли. Их отымели, убили и закопали. Сегодня бояться стоит всего. Незнакомцев. Соседей. Друзей. Семьи. Себя. Вы считаете, что мои книги лишены деликатности? Ну так посмотрите на мир, в котором все мы – кроме, пожалуй, Себастьяна – живем. Хотите посмотреть, как тела жертв геноцида гниют в братских могилах? Включите вечерние новости. Хотите посмотреть, как девка отсасывает у зебры? Залезайте в Интернет. Хотите, чтобы к вам приехала жесткая сучка в черной коже и стала мочиться вам на лицо, пока вы будете спускать в трусики, которые сперли в ближайшей прачечной? Ну так просто позвоните ей или напишите в личку. Деликатности пришел конец.

– Мать честная, – пробормотал Дэниел.

На этот раз Мор повернулась к нему. Она была на взводе – кровь прилила к лицу, зубы скрежетали.

– Для вас это слишком, мистер Манниак? Прекрасно. Добро пожаловать в реальный мир. – Она подалась вперед, уставилась прямо в камеру и обратилась к невидимой, фантомной аудитории, которую пообещал писателям Уэйнрайт: – Хоррор больше не рыскает в ночи. Хоррор прячет трупы убитых шлюх у себя в подполе, а потом едет в больницу на двенадцатичасовую смену, ухаживать за вашей больной матерью. Хоррор сидит в своем офисном загончике и представляет, как будет сосать большие пальцы на ногах школьницы из группы поддержки, которую он планирует задушить после работы. Хоррор не спит всю ночь, придумывая, как причинить зло вам, вашей семье, вашим домашним питомцам и всем, кто вам дорог. Хоррор – это извращение.

– И зачем это восхвалять? – спросил Дэниел.

Уэйнрайт откинулся на спинку кресла, густые волосы падали ему на глаза. Кочергу он держал на коленях, стиснув ручку, словно готов был в любой момент замахнуться ею.

Сэм наблюдал за ним – встревоженно, напряженно.