Килл крик

Не будь в гостиной так темно, все присутствующие заметили бы, как Сэм покраснел – больше от досады, чем от смущения. Он до сих пор не понимал, как выразить свое восхищение Себастьяном, не показавшись при этом подхалимом.

– Однако, – продолжил Сэм, – как и Мор, я не хочу отворачиваться от того ущерба, что способно нанести зло. Зло растлевает. Зло поражает, подобно инфекции. А инфекция – штука неприглядная. Начинается она медленно, но если ее не лечить, в итоге будет много боли, гноя и всякой неприятной дряни, от которой уже не спрячешься. Вот что такое хоррор для меня – когда что-то скверное прячут…

– Под ковер? – Уэйнрайт не смог удержаться от отсылки к первому роману Сэма.

Сэм сдержанно улыбнулся:

– Верно. Если замести что-то скверное под ковер, оно не исчезнет. Оно начнет там гнить. Принцип «с глаз долой – из сердца вон» в хорроре не работает. Тьма вернется и овладеет твоей жизнью. В этом корень всех страхов – в потере контроля. В неспособности остановить зло.

– Как когда Джошуа Гудман смотрел, как его любимую убивают прямо в его доме.

– Да.

– Или как когда разваливается ваш собственный брак.

– Простите?

– Вы ведь разошлись с женой?

Поленья в камине громко затрещали, языки пламени взвились выше.

– Я не понимаю, какое отношение…

– Вы же собираетесь отобразить это в своем новом романе? Как я понимаю, сейчас вы над ним работаете?

Видение лекционной аудитории в Лоуренсе исчезло. Сэм был в доме на Кровавом ручье, во власти Уэйнрайта.

– Разумеется, сейчас я работаю над новым романом.

– Я спрашиваю лишь потому – и пожалуйста, не поймите меня неправильно, – что с тех пор, как вышел «Под ковром», ваши романы стали менее… личными. Вы, похоже, вжились в роль автора бестселлеров. Вы придерживаетесь принципа «и нашим и вашим»: даете ровно столько сюжета и персонажей, сколько нужно для удовлетворения взыскательных читателей, и ровно столько крови, сколько нужно для обеспечения продаж.

– К чему вы клоните? – Сэм понимал, что голос у него раздраженный. И ему было плевать.

Уэйнрайт поднял руки, и его черная кожаная куртка скрипнула.

– Вы кажетесь таким славным, приличным парнем со Среднего Запада. Я, конечно, сейчас рублю сплеча, но создается впечатление, что вы хотите таким казаться. Славным парнем, который пишет «легкоперевариваемые» узкожанровые книжки. Но должна же быть причина, по которой вы пишете то, что пишете.

Сэм хотел сглотнуть, но не мог. Что-то застряло в горле. Что-то со вкусом дыма.

– Ваша мать погибла во время пожара в доме, когда вы были ребенком?

Сэм почувствовал, как дым проникает в легкие, заполняет их. Остальные уставились на него. Сэм старался не смотреть им в глаза, чтобы не видеть жалости, не видеть жадного любопытства.

Не давайся ему.

– Мне не хотелось бы говорить об этом, – сказал Сэм.

Уэйнрайт взмахнул рукой, точно дирижерской палочкой:

– Но вам знакома боль. Вы познали трагедию. Вы говорили, что страх – это потеря контроля. Я не могу представить большей беспомощности, чем беспомощность маленького мальчика, который смотрит, как горит его дом, и понимает, что его мать внутри. Здесь берут начало ваши истории?

Не давайся ему.

– Нет.

– Нет? Вы не пытаетесь запечатлеть в своих произведениях эту боль? Эти страдания?

Не. Давайся. Ему.

– Нет.

– Так поэтому ваши книги становятся все более и более поверхностными?

Сэм изумленно смотрел на Уэйнрайта.

«Чтоб ты сдох! – мысленно завопил он. – Чтоб ты сдох, хорек поганый! Сраный мажоришка!»

Но кричать он не стал. Голосом, напряженным, как сжатый кулак, он произнес:

– Я не считаю, что мои книги становятся поверхностными.

– А критики считают.

Сэм открыл рот, чтобы возразить, но не смог вымолвить ни слова. Он не мог дышать. Бросил короткий – не дольше доли секунды – взгляд на Мор.

Она вмешалась немедленно.

– Критики – это несчастные детишки, которых в школе никогда не брали в футбольную команду, – заявила она с таким видом, словно планировала эту остроту с самого начала интервью.

Теперь, когда всеобщее внимание больше не было приковано к Сэму, он смог набрать в легкие воздуха. Сердце колотилось в груди, но с каждым новым вдохом тело ощутимо расслаблялось. Сэм кивнул Мор, и та кивнула в ответ.

– Дэниел Манниак, – провозгласил Уэйнрайт, круто меняя курс, – вы написали сколько – около пятидесяти успешных книг для молодежи? На первый взгляд у вас с Ти-Кэй Мор не может быть ничего общего. Однако, несмотря на то что ваша аудитория, несомненно, гораздо младше ее, насилие в ваших романах показано весьма наглядно.

Дэниел поерзал перед камерой, словно пытаясь усесться в кресле поудобнее:

– Ну, да, наверное, можно так сказать…

– Но вы ревностный христианин.

– Так точно.

– Вначале ваши книги были тепло приняты верующими, которые сочли, что для достижения цели и кровавые средства хороши. Что угодно сгодится, лишь бы читатель пришел к Иисусу, не так ли? Но потом ситуация изменилась. Многие христиане недовольны вашей тематикой.

– Ну…

– Но вы человек религиозный, правильно?