Кино и история. 100 самых обсуждаемых исторических фильмов

Месье президент (Le Povoir) Франция, 2013, Патрик Ротман

Оригинальное название фильма – «Власть». Этим все сказано.

Вообще-то Ротман – историк, пишущий – в лучшем смысле слова – как журналист, иллюстрирующий фильмами свои тексты. На пару с Эрве Амоном он написал среди прочего две необходимейшие книги по истории и мироощущению Франции: «Носильщики» (1979) – о французах, помогавших алжирской революции, и двухтомный «кирпич» «Поколение» (1988) – о людях 1968 года.

В левой интеллектуальной иерархии Ротман поважнее президента Олланда. И тот не мог не впустить Ротмана в стены Елисейского дворца: «Власть» – импрессионистический дневник первого года его президентства.

Ротман играет в «синема-веритэ»: никакого, боже упаси, авторского взгляда. Олланд иногда и скупо комментирует картинку. Примерно так: моя жизнь изменилась, мое положение изменилось, но сам я не изменился, я все тот же, я не играю в президента, я действительно президент. Лучше бы он этого не делал, а то вкупе с картинкой возникает ощущение, что Олланд убеждает самого себя в том, что он действительно президент, причем безуспешно.

Чтобы не возвращаться больше к звуковому ряду: понятно, что на стратегические совещания президента с министрами и тем более, боже упаси, с его администрацией Ротмана не допустили. В кадр попало обсуждение технических проблем. Но так ли уж нужно подслушивать государственные тайны президента, способного сказать что-то вроде: «Если мы хотим быть эффективными, надо действовать быстро, но не торопясь». О российских бюрократах я не раз писал, что каждое отдельное слово в их текстах имеет смысл, но соединяют они эти слова так, что любой смысл испаряется. Теперь я знаю, что хотя они стремятся к совершенству, им до него еще далеко. Во французском бюрократическом дискурсе смысл утратили даже отдельно взятые слова: «эффективность», «доверие», «убежденность».

В общем: «А вы не думаете, что талибы могут атаковать наши конвои?» – «А они и так их атакуют, месье президент».

То же, что мы увидим, Ротман дал понять в самом начале фильма сценой фотосессии Олланда. Снимает его Раймон Депардон, 70-летний колосс, столп мировой фотографии, основатель агентства «Гамма»: ему любой президент на один зуб, раскусить и выплюнуть. Что президент человеку, которого бедуины в Чаде в плен брали? Ирония эпизода в том, что в 1974-м Жискар д’Эстен лично попросил Депардона снять фильм о том, как его выбирают президентом. Посмотрев «50,81 %» – тоже чистое «синема-веритэ», Жискар, даром что цензуру во Франции год как отменили, засунул фильм на такую «полку», что премьеры он дожидался 28 лет. Олланду слабо что-либо запретить.

«Синема-веритэ» – страшная вещь: глянешь, как человек дверь открывает, и все про него понимаешь. «Власть» – убийственная трагикомедия на тему «Президент и дверь». Вообще в Елисейском дворце, как и в любом дворце XVIII века, патологически много дверей, в том числе обманок. Олланд их боится! А пуще всего со времен Миттерана и своего первого министерского опыта боится особой двери, через которую в зал совещаний выходит из своих покоев президент. И когда дворецкий – о сколько мудрого цинизма в осанке таких, как он, долгожителей президентских дворцов! – распахнув дверь, возвещает: «Месье президент Республики», Олланд вылетает из проклятой двери как ошпаренный.

Вообще и ему, и его окружению – нервные, как у богомолов, тики-жесты участников совещаний сводятся, если в двух словах, к «господи, пусть это поскорее закончится» – во дворце неуютно и страшно. Особенно под взглядами, которые бросают на него с парадных портретов де Голль и Миттеран. V Республика во Франции – республика монархическая, созданная под де Голля и таких, как он: людей с биографией, воевавших, предававших, умеющих рубить с плеча. Мадам де Голль могла возить в багажнике мужниного автомобиля цыплят (когда венгерские киллеры осыпали автомобиль, в котором президентская чета ехала на дачу, градом пуль, она переживала только за цыплят), а сам генерал – пренебрегать в обращениях к нации любыми официальными условностями. Миттеран – политик с жутким анамнезом – мог жить на две семьи, а его советники-друзья стрелялись прямо во дворце. Но эти мелочи не умаляли, а лишь усиливали их императорское величие.

Столь же уверенно и органично во дворцах могут чувствовать себя еще и революционеры. Есть замечательные воспоминания о дворце Ла-Монеда, когда туда вселился Сальвадор Альенде с ватагой своих друзей (во дворце почти все они и погибнут). Но Олланд и не император, и не революционер. К дворцу он относится едва ли не как к склепу, где его замуровали. Но вместе с тем, и это печальнее всего, украдкой, стыдливо, но тщеславится тем, что его замуровали именно здесь. Как восхитительно он удаляется, ускользает с совещания, только чтобы присесть за свой, президентский, стол: так просто, чтобы посидеть за ним.