Ещё приступая к литературному сценарию и вооружившись знаменитой формулой Лессинга. «Больше заботиться о человечности, чем о приличиях»,– Роом так сформулировал задачу и пафос фильма: «Любовь, брак, семья, половая мораль – актуальные, современные темы, тщательно продискутированные в прессе и на диспутах, нашли частичное отражение даже на театральных подмостках, но ещё совершенно не затронуты в кино. Мы были ханжами, какие-то нигде не зарегистрированные правила приличия мешали нам серьёзно и по-настоящему (может быть, даже и в резкой, грубой форме), если не разрешить, то заострить, обнажить и поставить эти темы на обсуждение кинозрителей». Был ли Роом услышан, был ли понят? «Полпобеды» так определил творческий результат Шкловского и Роома Осип Брик, упрекая их в том, что не осудили пассивность, безволие, асоциальность своих персонажей, не дали острого, принципиального конфликта, воспользовались «алгебраической формулой любовного треугольника», неспецифического для советской бытовой среды. Нашлись и другие критики, которые обвинили их в шатании, отсутствии твёрдой позиции, в искажении действительности и даже в клевете на рабочий класс, «святой класс».
«Третью Мещанскую» за первые шесть месяцев проката посмотрели 1 миллион 260 тысяч 560 зрителей. Но из Златоуста сообщили, что демонстрация фильма в заводском кинотеатре вызвала бурю негодования,– все до единого покинули зал после третьей части.
Для красноармейской аудитории фильм был запрещён к показу. Гневными резолюциями засыпали АРК провинциальные ячейки ОДСК. Газета «Кино» – орган ОДСК – поместила статью М. Яковлева «Первосортная Мещанская», в которой авторов обвиняли в потакании мещанским вкусам, формализме, порнографии.
Фильм «Третья Мещанская», правда, под другими названиями, скоро вышел на европейский и мировой экран. Англия, Польша, Чехословакия, Китай, Америка – везде восторженный приём. Во Франции залы собирал фильм «Подвалы Москвы», которому Рене Клер задумывал очаровательный, уже звуковой и музыкальный, ответ «Под крышами Парижа». В Германии зрители и журналисты восторгались фильмом «Диван и кровать», одни – как эротической комедией, другие – как пролетарской драмой о равноправии женщины. А одна из берлинских газет очень точно определила значимость и масштаб фильма так: «Третья Мещанская» – это «Потёмкин» в камерной драме».
Самый неожиданный персонаж «из бывших», герой из прошлого появился на экране в фильме Фридриха Эрмлера «Обломок империи». Необычна его родословная – литературная и документальная одновременно. К. Виноградская (ей принадлежит первый вариант сценария) называла два источника своего замысла, отдаленных друг от друга почти на сотню лет: повесть Бальзака «Полковник Шабер» и очерк Н. Погодина «Гость с того света». Материал еще не успевшей остыть журнальной полосы, сиюминутность очерка в журнале «Огонёк» (№ 50 за 1927 год), списанного Н. Погодиным с натуры современности, поразил её воображение и воскресил в памяти другое – классическую традицию великой литературы, эпический реализм Бальзака, культурный слой, проверенный временем.
В повести Бальзака (имевшей в разных изданиях названия «Мировая сделка», «Графиня-двумужница», наконец «Полковник Шабер») – герой наполеоновских войн, полковник, граф Гиацинт Шабер называет себя «обломком крушения». Нет той Франции, за которую он сражался. Официально он сам мёртв. Жена его, знающая, что он жив и скрывающая это, замужем за другим. Его дом в Париже снесён. Он может вернуть себе имя и состояние путём судебной тяжбы, разоблачения и наказания когда-то им любимой, а теперь предавшей его женщины. Но Гиацинт Шабер – аристократ духа, благородный, добросердечный, и потому предпочитает оставить этот мир корысти, измены, лжи и тихо угаснуть в богодельне, как безымянный бродяга. Бальзак неожиданно оставляет «русский след» в судьбе своего героя, которым откровенно восхищается. Вот что вспоминает о роковом ранении сам Шабер: «… я наскочил на крупный кавалерийской разъезд противника. Я кинулся на этих упрямцев. Два русских офицера – оба настоящие великаны – разом налетели на меня. Один из них ударил меня саблей по голове и глубоко раскроил мне череп».