София Лисицкая (жена друга и коллеги Вертова дизайнера и архитектора Эль Лисицкого) писала в немецком журнале «Кунсблат»: «Для того чтобы создавать такие фильмы, недостаточно быть только режиссёром, оператором или изобретателем. Необходимо познание всего человеческого». С одной стороны, в фильме показано человеческое множество, просто люди, живущие своей повседневной жизнью, когда неважно, пролетарии или служащие, или выходцы из деревни штурмуют переполненный вагон трамвая, сидят в пивной, гуляют по улице. Просто люди. С другой стороны, уже самим названием фильма Вертов утверждал тип человека индустриального века, нового кентавра, сросшегося с машиной, как кинооператор со своей кинокамерой, через объектив которой он видит мир. В нём люди и машины живут единой жизнью: спят и бодрствуют, трудятся и отдыхают. Многочисленные образцы движения человека, людской массы, а также транспорта всех видов (от пролётки до трамвая, от мотоцикла до поливальной машины) демонстрируют необычайный динамизм жизни большого города. И всё-таки человеческое побеждает машинное: сквозь весь фильм проходит крупный план глаза, в который двойной экспозицией впечатан киноаппарат как машина нового зрения.
«Человек с киноаппаратом» – многолюдный фильм, представляющий и героев, и антигероев 20-х на излёте десятилетия. Не названо ни одной фамилии, ни одного имени, ни места их обитания, ведь фильм снимался в трёх городах как «зрительная симфония» жизни большого индустриального города, так полюбившегося Вертову, уроженцу маленького Белостока. Улицы ещё спящего города, затем рассветные: редкие авто, из подъезда выходит человек, несущий на плече треногу и киноаппарат. Это раньше всех в городе поднялся Человек с киноаппаратом, чтобы успеть снять повседневную жизнь в течение суток: утром, в полдень, днём, вечером. Человеческая жизнь представлена на экране в различных возрастных категориях: детство, юность, зрелость, старость. Жизнь человека показана на противоположных полюсах: родины – кончина, брак – развод, труд – отдых, сон – бодрствование.
Главные герои – женщины и дети. Фильм открывается эпизодом пробуждения женщины, этой современной Евы, открывающей глаза и мир. Поднимались её сомкнутые веки, а затем распахивались шторы на окнах, поднимались жалюзи витрин – всё в единой монтажной фразе крупно снятых кадров. Куст сирени за распахнувшимся окном точно расцветал под взглядом киноаппарата: сперва окутанный дымкой (снято вне фокуса), затем всё более рельефный, когда становятся видны листья, соцветья. Женщина, освежённая сном и умыванием, уподоблялась этой влажной, душистой красоте. А простое зрение киноаппарата перерастало в воззрение его на человека, на мир.
В сценах труда то и дело появлялись женщины: за швейной машиной и пишущей, с мастерком штукатура и лопаточкой косметички, наушниками телефонистки и инструментарием монтажницы на киностудии. Снова появлялась женщина в главной своей роли – матери, в муках, как было завещано, дающей новую жизнь. Родины были даны на экране без ненужного натурализма и без ложной стыдливости, поэтически как факт рождения ещё одного человека на Земле. Дети получили выход на экран в эпизоде представления уличного фокусника китайца. Здесь они, не замечая киноаппарата, отдаются захватившему их зрелищу, радуясь, удивляясь, пугаясь. Это те, у кого есть детство, а тут же на улице – те, кто его лишены – беспризорники.