Киномелодрама. Фильм ужасов

«Каждый наблюдал, — пишет он, — что в ответ на ситуацию, вызывающую фрустрацию, человек «огрызается», набрасывается на источник затруднений. Отсюда предположение, что всякий раз, когда деятельность блокируется каким-то препятствием, организм вовлекается в агрессивные действия, направленные на препятствие или на соответствующий заместитель»[25].

Отступление, в отличие от агрессии, направлено не вовне, а внутрь, это как бы центростремительный процесс. Он может вылиться в сдерживание (психологическое и физиологическое) — осознанное преодоление возникшего состояния или в подавление — вытеснение раздражения из области сознания в подсознание.

Шибутани называет и такие реакции, как сублимация, рационализация, и подробно останавливается на фантазии — «одной из наиболее распространенных реакций на фрустрацию, когда в качестве заместителей удовлетворения используются образы»[26]. Фантазия, мечта выступают здесь как компенсатор, а «образ является скорее целью, чем средством». В данном случае мечтание рассматривается как успокоительное лекарство, искусственным путем вызывающее умиротворение, согласие с окружающей средой.

Нас интересует фрустрация не как широкое психологическое понятие, а как форма страха, отраженная современным экраном. Она стала, как мы уже говорили, основой целого направления в киноискусстве, способствовала формированию определенного отношения человека к действительности — агрессивному или конформистскому.

Страх как социально-психологическое состояние буржуазного общества отражается экраном и возвращается обществу в новых масштабах и формах, активизирующих и без того кризисные состояния. Страх человека перед реальной опасностью (экономической, политической, социальной) сублимируется экраном в тотально-мистический страх перед жизнью, а фильмы ужасов, столь модные сейчас, рисуют апокалиптические картины землетрясений, нападения инопланетян, вырождения жизни, конца света. Все это рождает или позицию вседозволенности, или же состояние покорной апатии. Человек непрерывно находится под воздействием естественных (реальность) и искусственных (театр, фильм, телевидение, литература) страхов, что делает его безоружным. Он стремится к чему-то, что может его защитить (религия, власть, сверхъестественные силы, в какой-то мере мечтание), или же пытается сам противостоять страху, подавляя его в себе агрессией. Очень часто агрессивное устремление такого рода направлено на случайный объект, ведь так называемые немотивированные преступления вызваны комплексами страха перед действительностью. Эта «отвага от ужаса» весьма характерное явление для буржуазного общества наших дней, в котором убийства, грабежи, изуверские преступления совершаются не всегда из корысти, а подчас в результате столь распространенной социальной патологии, в возникновении и распространении которой повинен и экран.

Поток фильмов о некоммуникабельности — это не только документация состояния одиночества человека в буржуазном обществе наших дней, его изолированности и неконтактности, но и отражение всех форм страха, как ржавчина разъедающего души людей. Героиня «Красной пустыни» Антониони испытывает фрустрацию от ощущения своего одиночества, ненужности, бессилия изменить ситуацию, установить контакт с другими людьми. Кроме того, ее мучает патологический страх перед жизнью, болезненные состояния преследования, депрессии, граничащие с психозом. Окружающие объясняют это шоком после автомобильной катастрофы, но это объяснение скорее условное, чем подлинное. Все ее поведение подтверждает это. В ее случае не срабатывают никакие компенсаторные чувства — любовь к мужчине, к сыну, мечты о прекрасном безлюдном острове. Героиня остается глубоко несчастным, ни на что уже не способным человеком, обреченным на страх и одиночество. Страх реализуется режиссером в этом фильме не только в характерах, психологии, поступках людей, атмосфере их жизни, но и в кинопластике. Таков образ «красной пустыни», порожденной реальной цивилизацией и болезненной фантазией героини, таков пристающий к берегу страшный корабль с желтым чумным флагом на корме и т. д. Фильм Антониони пугает больше, чем самый страшный фильм ужасов. Здесь надо сделать существенную оговорку. Далеко не на всех «Красная пустыня» действует сильнее очередных «дракул» или «франкенштейнов». Зритель, воспитанный на стереотипах массовой культуры, не умеет воспринять что-либо вне привычного шаблона, знакомой схемы.