Киоск нежности

Я вдел свое сердце в петлицу,
Для тебя. – Делай с ним, что хочешь!..
На него ты можешь молиться…
Растоптать хохоча, как хохочешь… –

Мое сердце – красней камелий

Самых, хищных, страстных, алых.
Я в петлицу воткнул без цели
Мое сердце. Оно устало.

Там, в груди – от тебя оно дальше.

Там, в груди – ты его не видишь…
Не стесняйся… Скорей изжаль же!..
Делай все с ним!.. Меня не обидишь

Захвати надушенной перчаткой…

Изомни, и отбрось, и рассмейся!..
Мне не надо любви даже краткой –
Ах, алей мое сердце алейся!..

Жирофле

Твои духи!.. Le Giroflee
Флакон – хрусталь – плита над гробом.
В вечерней мгле, как сталь в игле,
Знакомый запах тонок, робок…

Но гуще ночь и он слышней.

Вот загремел, как рог пред битвой –
И к горлу льнет плотней, сильна
Блестящий нож душистой бритвы.

Духи – твои, но ты – не здесь;

И нож духов, остро вонзаясь,
Мне о тебе приносит весть,
В снегу зарытый сажный заяц!

Блестнешь, как пьяный хвост комет

Мелькнешь неверною такою. –
А бритва режет горло мне,
Кровавя белые левкои…

Грустящий хлыст

Грустящий хлыст, свернувшийся от скуки –
Не щелкнешь ты в зеленые поля,
Над гибкою спиной шотландской суки.
Соперничая с резвым «Voila»!

Лежат нетронуто манжетные перчатки. –

Твой сплин и с них, и с сердца пыль не сдул.
Душа настойчиво играет с прошлым в прятки –
Все там же спит лимонный какаду.

Грустящий хлыст, она теперь не с нами!..

А помнишь луг… Лисиц… галоп… рожок?!
Ушла. – И вот чуть греет нас огнями,
Любимый ею, бронзовый божок.

Дрожит в углу шотландская борзая;

Ей холодно… Ей грустно, как и нам!
И белый хлыст ей спину не терзая,
Лежит как с сердца снятая струна

Плачущий идольчик

Яванский идольчик стоит на красном лаке.
Он черный помнит ласки ваших рук.
Сегодня от тоски и он заплакал:
Я слышал слез по дереву «тук-тук»…

Вы много нежных слов ему шептали,

Когда, нагая, ждали на парче…
Вас с нами нет… Далекая, вы та ли?..
У идольчика слезы все звончей…

Зачем ты плачешь, черный коротышка?

Ты не услышишь больше нежных слов!
Мы для нее – забытая интрижка,
Отцвел жасмин и отцвела любовь.

Давай, смешной, тебе напудрю щеки.

Мужчине плакать!? Фи!.. Еще дикарь!
А сам зачем то вынул рыжий локон,
А самого грызет на смерть тоска…

Обсыпал пудрой густо деревянца,

Чтоб был он бел, как тот… тогда… жасмин. –
Ах, если-б стать игрушкой-истуканцем
И урониться в тлеющий камин!..

Улыбальчики-пальчики