Киоск нежности

Ах зовы паруса, ах, трепет паруса
Необычайный и несравнимый!..
Восторгов девственных воздушно-ярусы,
Виденье девушки почти любимой
Почти любимой, но недостигнутой
…На горизонте…
Ах белый парус желаньем выгнутый
На горизонте! –

V.

Но взбешенные волны ревнивы,
Белый парус они разорвали,
И пред богом вертясь шаловливо,
Смертным саваном счастья махали:
…Не хотел нас взять,
Влажных на скале…
Вот!..
И Тайфун улетел рыдать
К земле.
И поет:
Белый парусь… Тебя нет, парус белый!
Я стремился к тебе… Ты погиб. –
Ты погиб парус белый
Но я помню твой робкий изгиб. –
Словно плечи невесты дрожали
Под фатой,
В начале –
Не крича наготой…
Словно свадебный робкий сигнал
К ласке…
Умер финал
Нашей траурной сказки! –
Но я помню твой трепет,
Когда
Я летел к тебе. В скорби склепа
Он мне будет – звезда
Всегда. –

VI.

Тише море… Глуше втер… Даль светлее…
Замирает,
Доживает
Песня струн. –
И бледнея,
Цепенея,
Холодея
Умирает
С грезой рая
Бог-Тайфун.

Владивосток, Эгершельд. 15 сентября 1919 года.

Грустиль

Весенней Га, распускающимся лилиям-радостницам и бегониям, пугливо вздрагивающим у кровати больного поэта.

Больнинки-бегонии

Бегонии – розово-белые хрупочки,
Девинок чахоточных яркорумянцы,
Как стая танцовщиц в коротеньких юбочках
Меж листьев затеяли грустные танцы.

Такие румяные, белые грустницы!..

Как будто сердца их обсыпаны пухом –
Как будто они не успели напудриться
И скрыли в снежинках горящее ухо.

И тихо. И нежно. И бело. И розово. –

Дрожание робкое розовых юбок…
А ночи дыханье как гибель угрозово
Бегониям страшно… Прижаться к кому-бы.

От близости холода вздроги их дрожней…

От близости ночи – головки их ниже… –
Будь с ними больнинками ночь осторожней –
Они ведь пуглинки, пуглинки они же!..

Четки и грех

Четки, что дал вам задумчивый инок,
Ваш будуар посещавший украдкой –
Вы на трюмо, где белила с кармином
Бросили с верой, как средство от яда.

Шарики бледные – ладан и сумрак…

В шариках влажных – уныние кельи. –
Кажется кто-то молитвенный умер
В желтой пустыне самумного тела.

Умер и высох в янтарные сгустки.

Долго томившие пальцы монаха.
Ах, ваше сердце отчетливо пусто,
Словно, все головы съевшая, плаха!

Сердце в петлице