Я у нее в отелеСижу и ей говорю:«В вашем теле звенят свирели…В вашем теле оттенка „экрю“…В вашем теле – огонь амазонки,Проскакавшей полсотни миль»…А она, нежнее ребенка,Мне бросает: «возьми… возьми»…От заката весь запад палевИ как пена десу – облака…Шемизетка с нее упала,Чтобы телу сверкать века…
III.
Мы в лодке. – Молчанье лагуныНе будят свистком катера…Мы оба бессловны, как струныКоторым звучать не пора…Мы юны! мы юны!. мы юны!.Сегодня… сейчас… и вчера.Над нами – небесная мессаПод моря чуть слышный орган…Я знаю, что вы – сатиресса,Я я – притаившийся Пан.Но мы не желаем кермесса…(Как тонко пьянит франжипан!).Мой звёздный экстаз, Габи Дели!Смотрите, упала звезда…Спасти облака не успелиЕе проглотила вода…А вы, что как весь Боттичелли,Ужели уйдете когда?!Улыбка вспорхнула и скрылась.«Красиво, не страшно сгореть»…И губы к губам наклонилисьЧтоб вместе зарёю алеть.И долго мы звезды следилиРешая упасть, но не тлеть!
1920. Август.
Великолепный конец
Леониду Астахову.
Слышно, как били в двери.Все убежали давно…«Я не боюсь вас, звери…» –Сказала… «мне все равно…»Прошла по паркету в залу,Открыла белый рояль…Траурный марш заиграла,Разбудив подвесок хрусталь…Гудела старая бронзаИ шелк портьер шуршал…А старый, китайский бонзаГоловою, смешно, кивал…И было все, как было:Портьеры… Цветы… Фарфор…Только где-то с звериной силойВизжал и кусался топор.Да сиреневые шторыПропускали пожара свет… –Но пастушка маркизу из фарфораКак и раньше, шептала: «нет!»Одинокая княжна вздохнула,Пересев на парчевый диванИ, в подушки уйдя, развернулаНедочитанный ею роман…Дверь шатнулась… Княжна, спокойнов голубой прошла будуар…На фигуре царственно-стройнойШелестел печальный муар…Присев не спеша к секретэруВзяла Le Vertigo-CotyВсыпала порошок и с веройШепнула: «Mon Dieu, – прости!»И выпив все из флакона,Упала глаза раскрыв, –Напрасно толпа озлобленноКричала, ее окружив..Она не слышала криковНе видела потных лиц, –И жизнь прожив великойСкончалась смертью цариц.