Кислород

В результате на сеансах у Франчески я больше говорю о себе, чем о Лауре. Она хороший специалист и очень мило держится – возможно, для того, чтобы сохранить ясность ума, ей приходится прибегать к наркотикам. Вот она сидит за своим письменным столом и извлекает из человеческих душ сгустки тьмы. Взглянешь на эту женщину – и кажется, ничто на свете не способно вывести ее из равновесия. Она записывает, подчеркивает, запоминает. А потом говорит: «Вы все еще переживаете свою травму». Или: «Лаура не единственная, кто нуждается в реабилитации».

Уместны ли такие слова, когда речь идет о возвращении пропавшей дочери? Ведь мне следовало бы сиять от радости, вопить во всю глотку от счастья. А я живу у себя дома так, словно в конце коридора разверзлась черная дыра, которая засасывает все и останавливает время. У меня рябит в глазах, как бывает в периоды запоя, но я уже несколько лет не притрагиваюсь к бутылке. «Вам надо прекратить слежку за ней, – говорит Франческа. – Отпустите ее. Дайте ей затеряться в окружающем мире. И вы увидите, что рецидивы станут все реже и слабее…»

Отпустить, дать затеряться. Однажды я уже это сделала, причем очень жестоко. Как в свое время сделал со мной Марко: раскрыл ладони и дунул на бабочку с горящими крыльями. Я смотрю на гениальную психологиню и говорю: «Я не могу допустить, чтобы с моей дочерью случилось еще что-то плохое». Но ужас в том, что, говоря «с моей дочерью», я на самом деле думаю о себе. Лаура оказывается на втором месте. «На то, чтобы эта рана затянулась, у меня ушло почти пятнадцать лет. Я не была готова. Придется все начинать сначала». Где-то в глубине подсознания сидит мой безумный двойник, который кричит днем и ночью: твоей дочери не следовало возвращаться. Ее возвращение свело на нет всю работу, которую ты проделала, чтобы спасти себя».

Даниэле ласков с Лаурой, но пристально приглядывается к ней. Поскольку она не дура, то быстро ловит его на этом и вступает в игру, позволяет просвечивать себя, словно рентгеновскими лучами. Она аккуратна, внимательна. Держится безупречно. Рассказав об ужине с друзьями, осторожно добавляет: «Мне бы компьютер, пусть даже не новый. Я должна работать». Над чем? Для кого? Так или иначе, Даниэле привез домой здоровенный ящик, какими три года назад пользовались в учреждениях: в последнее время машина стояла в архиве и собирала пыль. Когда Лаура увидела компьютер, взгляд у нее загорелся от радости. Странно было это видеть. Потом она сказала: «Спасибо».

Ночью она сидит там, наверху. Долгими часами я смотрю на голубоватый свет, который просачивается из-под ее двери. Днем она выходит в город, гуляет, а я хожу за ней по пятам, хоть и чувствую из-за этого отвращение к самой себе. Раз в неделю я отправляюсь к Франческе излить душу: «Страшно выговорить, но это чистая правда: я ей не доверяю. Она что-то скрывает». Выдерживаю паузу и добавляю: «Моя дочь курит». Каждый такой поединок я проигрываю с первого выпада. «Реакция вашей дочери необычна». Смотрю на нее недобрым взглядом: «И вы считаете это нормальным?»

* * *

«Она сказала, что ей нужна моя дружба», – говорю я Даниэле. Это его потрясло: он знал, что я чувствую, когда слышу от кого-то подобные слова. Мне понадобилось два дня, чтобы изъявить согласие.

Лаура выкладывает в соцсети фотографии, песни. Всякий раз, как я вижу на домашней странице ее пост, у меня кружится голова. Она исчезает на четырнадцать лет, а вернувшись, копирует данные и вставляет в строку URL-адрес. Ей нравятся музыканты, о которых я никогда не слышала. Однажды, когда Даниэле читал одно из ее эссе, чтобы поскорее заснуть, я сказала: «Возможно, там есть закодированная информация. – Потом добавила: – А вдруг Лаура хочет нам что-то сообщить?» Когда я несу такой вот бред, мой спутник жизни смотрит на меня с недоумением и растерянностью: оказывается, он совсем меня не знает. Однако он делает вид, что ничего особенного не происходит, старается утешить меня, как может. Но я чувствую: он напуган. А еще он полностью осознал то, о чем молчим мы оба: теперь я уже не смогу родить ему ребенка. Мое прошлое постучало в дверь и растоптало все наши надежды. «Добрый день», – говорит Лаура, входя утром на кухню. Даниэле слегка отодвигается назад: «Добрый день». Он произносит это таким тоном, будто здоровается с инопланетянином.