Ко временам Сюнь-цзы в китайскую музыкальную теорию уверенно встроился космос: в ней утвердилось понимание того, что музыка отнюдь не техническое изобретение, созданное легендарными мудрецами и первыми музыкантами из ничего. Грандиозные бронзовые колокола эпохи Чжоу, добытые археологами, указывают на то, что древние китайцы хорошо разбирались в акустике, тонах, ритмах и мелодиях, полагая, что они генерируются самой природой. Считалось, что музыка и танец вышли из природного мира, из звуков и движений птиц и зверей. (Запечатленные в бронзе надписи и стихотворные строки «Ши цзин» в одинаковых выражениях описывают колокольный звон и птичье пение.) Исходя из этого, звучание духовых инструментов выводилось из пения феникса, а партии ударных и исполнение танцев связывались с движениями животных.
Идея о том, что природный мир откликается на цивилизующее воздействие музыки, была широко распространена в Древнем Китае. Овладевая музыкальным мастерством, мудрецы могли преображать природный мир: «Зашевелятся пернатые и крылатые животные, будут расти рога у рогатых, насекомые выйдут из спячки и оживут, птицы станут высиживать яйца и выводить потомство; животные, покрытые шерстью, будут спариваться и выкармливать детенышей; у млекопитающих не будет мертворождений, а у яйцекладущих — разбитых яиц. Ко всему этому приведет путь музыки» («Ли цзи», глава «Юэ цзи»)[85]
. Иначе говоря, умелый музыкант способен улавливать звуки и движения природного мира, потом представляя их людям.В сердце древнекитайской философии музыки лежало убеждение в том, что существует фундаментальное соответствие между музыкальной эстетикой, природными процессами и в конечном итоге вселенской гармонией: то, что хорошо звучит, должно и работать эффективно, и ощущаться комфортно. Поскольку космические трубы и струны изначально гармоничны, люди, подстраиваясь под ритмы вселенной посредством музыки и ритуалов, сами приобщаются к этой гармонии. Музыка тем самым становится космической силой: исполните ее правильно — и постигнете «гармоничный союз неба и земли, равновесное слияние инь и ян» («Люйши чуньцю», 5/2.3). Таким образом, найти резонанс с другими людьми и настроиться на них — это лишь первый шаг. Конечной же целью должно выступать исполнение Небесной музыки («Чжуан-цзы», 14.3) и погружение в гармонию Вселенной. Мир откликается на малейшие изменения высоты и тембра. Чуть заметное изменение в модуляции голоса или дрожании струны сказывается на вселенском равновесии. Каждый звук неизменно отдается эхом — и в хорошем смысле, и в плохом.
Там, где эстетическое и нравственное совпадают, музыка оказывается ценностно нагруженной. Конфуцианцев интересуют как те, кто исполняет музыку, так и те, кто ее слушает. Если в музыке воплощаются нравственные особенности индивида или коллектива, то вполне можно предположить, что небрежное прикосновение к цитре или грубый удар в колокол выказывают неаккуратность и в остальных делах, включая работу. Легкомысленные напевы распускают людей. Хорошая музыка, напротив, присуща уравновешенному человеку и гармоничному социуму. Деградирующие общества производят какофонию. Вульгарные мелодии подобны нечистому воздуху: они нарушают баланс телесных ощущений и психологическое равновесие. Конфуцианский благородный муж, следовательно, должен сторониться дурных песен и плохих стихов; он не поддается искушениям, видя и слыша прелестных танцовщиц. Конфуций и Сюнь-цзы предостерегают от разлагающих песен Чжэн и Вэй и сокрушаются о тех, кто не ценит музыку и ритуалы Чжоу. Некачественная музыка способна изменить баланс энергии