Китайская мысль: от Конфуция до повара Дина

Неудивительно, что Шан Ян, основоположник легизма, считал музыку и ритуалы злом, отвлекающим людей от войны и земледелия («Шан цзюнь шу», 1.2, 2.6). В свою очередь, даосские авторы трактата «Чжуан-цзы» высмеивали ритуалы и музыку на других основаниях. По их мнению, придуманные кем-то церемонии отнимают у нас подлинную жизнь, ориентированную на ритмы Неба и Вселенной. Для даосов приглашение жить в мире «понарошку», которым правят рукотворные нормы, было похоже на сделанное рыбе предложение прогуляться по берегу. В одном из эпизодов Чжуан-цзы встречает двух человек, которые напевают что-то веселое над телом мертвого друга. В отличие от Конфуция, застрявшего в этом мире, персонажи Чжуан-цзы вырываются за его пределы. Они не проводят границы между жизнью и смертью, и поэтому их не заботит правильность траурных ритуалов. Они просто берут приглянувшийся мотивчик — и делают его своей ритуальной песней («Чжуан-цзы», 6.6). Чжуан-цзы нападает на специалистов по ритуалам, а также на их тривиальные технологии и запреты. Его мудрец культивирует в себе столь могучую энергию, что духовные силы, откликающиеся на его зов, остаются в нем самом. Духовный человек не пытается достучаться до духов при помощи ненатуральных церемоний: он совершенствует себя самостоятельно. Он не зависит от вещей, а уж тем более от фальшивых правил и иерархий. Он делает то, что разрешается самим Небом. Иначе говоря, он обретает «духоподобие», оставаясь при этом человеком.

Если конфуцианцы соглашаются с наличием в человеческой жизни элементов искусственности, то Чжуан-цзы считает ритуальное поведение отчасти неискренним, а отчасти бесполезным. Сами по себе ритуалы бессодержательны; в этом они похожи на языковые конвенции, тоже имеющие ритуальную природу. «Правила благопристойности устанавливаются обычаем, — говорит Конфуцию старый лохматый рыбак. — Подлинное же воспринято нами от Неба. Оно приходит само, и его нельзя изменить» («Чжуан-цзы», 31.1). Для человека, летящего по жизни на небесных вихрях, человеческие традиции и установления не более чем суета.

В комментарии к учению Лао-цзы, сохранившемся в трактате «Хань Фэй-цзы», читатель обнаруживает своеобразный симбиоз конфуцианского и даосского отношения к ритуалу. Безымянный автор текста согласен с тем, что «ритуал дает выход переживаниям» и что показные проявления благовоспитанности — поклоны, реверансы, светские любезности — в каком-то смысле передают внутренний настрой. Но далее в тексте утверждается, что по большому счету внутреннее наполнение гораздо важнее, чем внешнее обрамление. Простецы, продолжает автор, зачастую пренебрегают ритуальными приличиями, поскольку ценят других людей в основном за то, что от них можно получить в обмен на свое доброе отношение. Благородный муж, напротив, практикует ритуалы ради самих ритуалов, культивируя в себе высшую форму благопристойности, которая по-настоящему одухотворяет его. Лишь мудрому человеку по силам понять, что соблюдение приличий лишь для того, чтобы заслужить одобрение, никогда не принесет достаточного внутреннего удовлетворения. Истинно благородный муж «предпочитает [внутреннее] умонастроение и отбрасывает [внешнюю] видимость; ценя природное, отвергает украшения» («Хань Фэй-цзы», 20)[91]. Иначе говоря, встретив того, кто кажется неучтивым, неряшливым и неуклюжим, будьте настороже. Ведь он вполне может оказаться мудрецом!

Закон

В трактате «О музыке» отмечается, что древние государи «обращались к ритуалам для того, чтобы управлять человеческими устремлениями, а посредством музыки они обеспечивали гармонию между людьми». Следом, однако, в том же ряду упоминаются и «административные правила», предназначенные для унификации поведения и наказания за отклонение от установленных норм. В конфуцианских текстах мир иногда рассматривается словно сквозь розовые очки: согласно их установкам, добродетельное поведение можно гарантировать одними лишь ритуалами. Однако какими бы влиятельными ни были ритуалы и прочие социальные конвенции, далеко не все люди готовы по доброй воле сохранять учтивость и следовать приличиям. Когда этикет перестает действовать, а древние каноны не дают нужных советов, возникает спрос на регуляторы иного рода — а именно на закон с его требованиями и ограничениями. Подобно своду ритуалов, законодательство представляет собой специальный код, посредством которого преодолевается разрыв между сущим и должным (вспомним, как законы легистов — фа — задавали единый и универсальный стандарт, обязательный для всех). При этом китайские мыслители понимали, что законы работают не так, как традиции или обычаи. Они также осознавали, что нормы ритуала и требования закона неизбежно сталкиваются друг с другом.