Китайская мысль: от Конфуция до повара Дина

Согласно Конфуцию, ритуальные нормы более действенны, чем принуждение посредством неизменных законов, правил и предписаний. Внушая потенциальным преступникам мысль о том, что за вред, наносимый другому человеку, им отрубят руки и поставят клеймо на лбу, можно сформировать лишь отрицательную мотивацию, побуждающую воздерживаться от преступления. Намного эффективнее взращивать в людях внутренне чувство уважения к другим. Это позволяет переубедить возможного правонарушителя, напоминая ему, что тело наследуется человеком от родителей, а нанести телесные увечья — самому ли себе, подвергшись телесному наказанию, или кому-то другому — значит проявить неуважение к предкам и непочтительность к отцу и матери. В идеале конфуцианское разбирательство не нуждается в судебной процедуре. Привлекая к оценке ваших действий внешнюю сторону в лице государственного чиновника, вы признаете, что не справились со своей ролью отца, учителя, старшего. Законы и суды лучше всего работают, когда к ним не приходится прибегать. «Я не хуже других разбираю тяжбы, но лучше бы их вовсе не стало», — говорит Учитель («Лунь юй», 12.13). Когда дело касается нормативных установок, древнекитайская правовая мысль предлагает различные варианты не столько того, какими должны быть утверждаемые правила, сколько того, как эффективнее их внедрять: авторитетом чиновника, авторитетом семьи — или и тем и другим совокупно.

Несмотря на аллюзии, приписывающие зарождение уголовного права мифологическим временам легендарного Желтого императора, в Китае — в отличие, скажем, от Древней Греции или Израиля — не было бога, богов или иной трансцендентной инстанции, которая могла бы выступить в роли сверхъестественного источника законодательства. Сын Неба, опирающийся на свой административный аппарат, вершил суд и издавал законы. Закон творился человеческим усилием, и поэтому восприятие стародавних норм в качестве универсальных и неизменных казалось ошибочным. Чтобы законы работали, их необходимо подстраивать под обстоятельства даже в большей степени, чем ритуалы, — как лекарство, прописываемое с учетом конкретной болезни, которую предполагается лечить («Люйши чуньцю», 15/8.2).

Самые ранние китайские правовые тексты — это договоры и предписания, оставленные на бронзовых сосудах эпохи Чжоу. Таковых, однако, немного. Всем древним кодексам Поднебесной присуще религиозное измерение, поскольку они либо апеллировали к духам, либо формулировались в их присутствии. Следовательно, несмотря на то, что китайское законодательство со временем развилось в самодостаточную нормативную систему, его связь с ритуалами бесспорна. Упомянутые бронзовые сосуды использовались в культовых жертвоприношениях. Запечатлевая правовые нормы (или описания конкретных дел) на стенках сосудов, люди словно приглашали предков и духов следить за ходом разбирательств. Договаривающиеся стороны приносили клятвы перед лицом духов, кропя губы жертвенной кровью и закапывая юридические тексты вместе с жертвенным животным. В трактате «Мо-цзы» есть история о принесенном в жертву козле, который, внезапно восстав прямо перед государственным алтарем, так лягнул нарушителя договора, что сломал ему ноги («Мо-цзы», 31.8).

Судя по археологическим находкам, к концу IV в. до н. э. в могилы чиновников вместе с календарями, а также медицинскими и гадальными манускриптами помещались и правовые тексты, записанные на бамбуке или дереве. Наиболее крупные массивы древнекитайских юридических документов, открытых к настоящему времени, были извлечены из могил местных чиновников и судебных писцов. Это манускрипты из Шуйхуди (округ Юньмэн, провинция Хубэй), относящиеся к 217 г. до н. э., и Чжанцзяшань (округ Цзянлин, провинция Хубэй), относящиеся к 186 г. до н. э. Считалось ли, что усопшие продолжат заниматься правоприменением и в загробной жизни? Погребались ли тексты для того, чтобы подчеркнуть статус умерших? Предоставляли ли они власть над душами других ушедших, а также над призраками и демонами, обитавшими в загробном царстве? У нас нет точных ответов на эти вопросы. Но, опираясь на подобные свидетельства, можно заключить, что правовая культура китайцев никогда не обособлялась от мира духов целиком и полностью, а действие закона распространялось не только на людей, но и на призраков. Соответственно, в ритуальных и религиозных текстах той эпохи можно найти административно-правовые обороты; в частности, к духам было применимо обращение «мой господин» и их можно было призвать к подчинению, ссылаясь на законы или ордонансы. Эти обыкновения надолго вошли в практику китайской народной религии.