Вопрос о том, что отделяет жизнь от смерти, чрезвычайно волновал даосских мыслителей. Наиболее изящные философские рассуждения на эту тему приводятся в трактате «Чжуан-цзы». Мы почти ничего не знаем о биографии предполагаемого автора этого произведения, жившего в IV в. до н. э., — гения философской риторики, чье имя стоит под текстом, который самым вызывающим образом опровергал конфуцианские и прочие устоявшиеся воззрения на жизнь и смерть. Как и большинство ранних китайских текстов той поры, трактат «Чжуан-цзы», состоящий из 33 глав, — коллективное творение нескольких, а то и многих рук. Дошедшая до нас версия текста сложилась около 300 г. до н. э. Обычно ее разделяют на семь «внутренних глав» (1–7), пятнадцать «внешних глав» (8–22) и одиннадцать «прочих глав» (23–33). Считается, что первые семь глав наилучшим образом отражают взгляды самого Чжуан-цзы. Один из многочисленных переводчиков книги, американский синолог Виктор Мейр, характеризует ее как децентрированный и бессвязный поток сознания, в котором тем не менее переходы между историями, баснями, рассуждениями и поэтическими фрагментами смотрятся очень органично.
Авторы «Чжуан-цзы» с недоумением взирают на несчастных эзотериков того времени, которые изводят себя мучительными, но бесполезными практиками, тщетно пытаясь достичь долголетия:
По-особенному вдыхать и выдыхать, удалять из себя старое и привлекать в себя новое, ходить по-медвежьи и вытягиваться по-птичьи, мечтая только о продлении своих лет, — таковы нравы знатоков телесных упражнений, совершенствующих свое тело; эти любят только секреты долголетия Пэн-цзы [легендарного праотца] («Чжуан-цзы», 15.1).
Ответ, адресуемый Чжуан-цзы всем, кто одержим социальным или физическим бессмертием, предельно прост: им стоило бы понять, что жизнь и смерть — неразрывные части одного и того же процесса трансформации. Другими словами, если мы с радостью проживем отведенную нам жизнь в согласии с ритмами
Путешествуя, Ле-цзы заметил у дороги череп вековой давности. Раздвинув бурьян, он указал на него пальцем и сказал: «Только ты и я понимаем, что нет ни жизни, ни смерти. Нужно ли печалиться о тебе? Нужно ли радоваться обо мне?» («Чжуан-цзы», 18.6).
Осознание относительности границ между жизнью и смертью освобождает от необходимости вкладывать всю свою энергию в нынешнюю жизнь, ибо наш путь далеко не ограничивается ею. Эта истина заставит нас прекратить цепляться за искусственные техники и сомнительные учения, которые предлагают ложные надежды на продление жизни, отведенной нам природой. Смерть может означать конец существования отдельной личности, но наша энергия никуда не девается. Она возвращается в природу, где продолжает жить — словно капля воды, вернувшаяся в океан. От Дао нельзя отнять и нельзя к нему прибавить:
У Пути нет ни конца, ни начала,
А все живое рождается и умирает.
Неведомо нам совершенство:
Что нынче пусто, завтра будет полным.
Не даны навеки формы вещам.
Не задержать вереницу лет.
Не остановить времени бег.
Упадок и расцвет, изобилие и скудость:
Приходит конец — и снова грядет начало!
Обратите внимание: в последней строчке вовсе не говорится о том, что у всего, имеющего начало, будет и конец. Если мы не будем держать в голове полную картину, то уподобимся лягушке в колодце — нам покажется, что весь мир ограничен узкими границами неба, видимого сквозь дырку над головой («Чжуан-цзы», 17.4).