Китайская мысль: от Конфуция до повара Дина

Мандат на высшую власть в Древнем Китае был своего рода «отравленной чашей». Цинь Шихуанди, Первый император, перемещался по улицам и дворцам инкогнито и каждую ночь спал в разных комнатах, опасаясь нападения. Его сподвижникам также приходилось нелегко. Когда в 210 г. до н. э. Первый император умер в путешествии вдали от столицы, страх перед восстанием, которое может спровоцировать эта кончина, был настолько силен, что тело тайно переправили в столицу в повозке с протухшей рыбой. Деспот умер — да здравствует деспотизм! Легистская теория власти давно вышла из обихода, но поставленные ею вопросы сохраняют свою важность. Может ли общество всецело полагаться на мудрость тех, кто правит? Не лучше ли вместо этого делать ставку на институты, обеспечивающие правление? И возможно ли полное устранение личностного начала из политики? В конечном счете легистская идеология, способствовавшая возвышению государства Цинь и Первого императора, была слишком радикальной и репрессивной. Она годилась, чтобы генерировать законы, но оказалась слишком недолговечной, чтобы трансформировать их в устойчивые институциональные структуры. Во времена династии Хань, всего через четыре десятилетия после смерти Хань Фэя, конфуцианство сделалось главенствующей идеологией имперского правления. Вместе с тем влияние легистской мысли на китайскую политическую культуру хоть и подспудно, но сохранялось. Согласно крылатому выражению, властители Китая были «конфуцианцами снаружи и легистами внутри» (вай жу нэй фа).

Потаенное и незримое

В одной из глав «Лунь юй» кто-то говорит Цзы-гуну, предприимчивому ученику Конфуция, что он, возможно, превзошел самого Учителя. Цзы-гун отвечает:

Возьмем для сравнения стену, окружающую дом. Стена моего дома не выше плеча, и любой может узреть, что есть в доме стоящего. Стена дома Учителя достигает многих жэней[49], и если не найдешь в ней ворота, то и не увидишь красоту храма предков и богатство палат. Но лишь немногим суждено отыскать эти ворота («Лунь юй», 19.23).

Цзы-гун напоминает восхваляющему, что, при всем его богатстве и талантах, в отношении внутренней силы и харизмы Конфуций стоит гораздо выше. Государственная карьера Цзы-гуна, который занимал высокие должности в двух государствах, затмевает послужной список Конфуция. Но, говорит Цзы-гун, от этого доступ к непостижимым глубинам ума Учителя не становится для него легче. Стоит обратить особое внимание на то, что в своих рассуждениях Цзы-гун использует образ стены (хотя и не Великой стены). За высокими стенами, в которых лишь единственные ворота, скрываются таланты и добродетели, присущие лишь одному человеку, но недостижимые для большинства. Причем перелезать через стены бесполезно: невидимое останется скрытым от всех, кроме немногих избранных, достоинства которых позволили распахнуть перед ними створ.