Китовый ус

— Дорогие товарищи, — поднялся Петро Иванович, — сегодня у нас великий день, великий праздник — День Победы. Все мы пришли сюда почтить святую память тех, кто погиб за родную советскую землю, тех, кто отдал жизни на земле нашего колхоза. Мы пришли поздравить ветеранов войны, которые победили врага. Они и сегодня, несмотря на подорванное войной здоровье, на старые раны, все силы отдают общему делу, чтобы люди лучше жили. Вечная слава героям, — председатель повернулся лицом к каменному солдату и замолчал. Все тоже встали. — Вечная слава всем нашим землякам, которые не дожили до Дня Победы, тем, кто дожил до этого великого дня, но их уже нет с нами. С праздником вас, Дионисий Васильевич, с праздником, Иван Матвеевич, Иван Трифонович, Петро Максимович, с праздником вас, партизанка Великой Отечественной войны, Мария Игнатьевна… Спасибо вам, великое народное спасибо за ваш бессмертный подвиг…

Дионисий Васильевич поднял рюмку, пригубил немного и сел. «Съезжу на место, где стояла батарея Валерия, и все — больше никаких дел на земле не осталось. Нет, есть еще одно дело — помереть… Хорошо, что встретился мне здесь этот капитан. Значит, дело наше продолжается… Старый хрыч, — вдруг выругал себя генерал, — к смерти как готовишься — и чтоб на День Победы здесь побыл, и капитана-пограничника к себе посадил… С легкой душой хочешь умереть, генерал Митрошин. Верно говорят, что старики — великие эгоисты…»

— Бабушка, а вы героиня — я и не знала, — сказала Лена и чмокнула бабку Марию в щеку.

— Какая там героиня! Старик мой пошел в партизаны, и я с ним — подштанники стирать, стряпать, — отмахнулась бабка.

— Ты напраслину на себя не возводи, подружка. Медаль только за подштанники не дают, — урезонил ее Иван Трифонович.

— Скажите, пожалуйста, Дионисий Васильевич, от имени ветеранов войны слово, — снова наклонился к генералу председатель.

Митрошин поднялся, выпрямился, в лицо ему пахнуло теплым настоем земли и трав, затеребил седые остатки волос ветер. Дионисий Васильевич почувствовал вдруг, что должен сказать слова, идущие от всего сердца, сказать так, как он, комиссар, говорил матросам гражданской войны, как говорил не раз воинам Великой Отечественной. Если смотришь в глаза человеку, который идет на смерть, ты не имеешь права говорить ему неправду или казенные слова. Ты должен найти такие слова, которые высветят ему суть его жизни, чтобы он шел в бой после твоих слов с чистой душой, с уверенностью, что его дело, его семья, его дети, его страна останутся на попечении тех, кто останется жить… Только на этот раз, комиссар Митрошин, ты будешь говорить не идущим в бой, а остающимся жить. Хотя жить достойно нисколько не проще, чем найти в себе силы пойти в бой. И что же ты скажешь людям в последний раз, что у тебя на донышке души, что самое святое, которое ты должен передать людям?

— Родные мои, — начал Дионисий Васильевич негромко. — Родные, дорогие мои — я ведь породнился с вашей землей. Она приняла в себя мечты, надежды, любовь — все, что называлось его жизнью. Эта земля переполнена такими жизнями — вглядитесь в прошлое, прислушайтесь душой и сердцем, и вы почувствуете, что молодые жизни, оставленные здесь, присутствуют среди нас. Они живут, бередят нашу совесть, хотя, казалось бы, им ничего не нужно. В этих местах, — генерал обвел рукой дали покатых полей, синеву соснового леса, зеленую пойму Донца, — сложили голову два батальона. Тысяча молодых жизней! Ты-ся-ча!.. В Ясном же, говорят, до войны жило сто человек. Счет страшный — за каждого, старого или молодого, отдано десять жизней. Следовательно, десять поколений, если счет вести один к одному… Но тогда никто не вел таких подсчетов, и сейчас нам заниматься этим тоже не совсем к лицу. Населенные пункты у нас были на особом счету, — Митрошин хотел продолжить мысль, но раздумал. — Главное — мы победили, и поэтому ваши дети, ваши внуки и правнуки должны чувствовать, что эта тысяча молодых жизней всегда с ними. И еще не надо нам никогда забывать: эта земля впитала столько крови, что люди, живущие на ней, не имеют права быть несчастливыми. Надо отжить, отлюбить, отчувствовать, отрадоваться за героев. Я мечтал о том, что женщины Ясного родят тысячу мальчишек, но этому, видимо, уже не сбыться… Я хочу выпить за эту землю… За вашу землю, родные мои, без нее не было бы Отечества, без Отечества не было бы ее. Счастьем и добром, красотой и радостью отчитайтесь перед памятью павших. Берегите свою землю, и только в этом случае они будут спать спокойно, не умалится, а приумножится слава героев, отдавших за нее свои жизни. Прощайте, родные мои…

Митрошин выпил рюмку до дна, поклонился всем и вышел из-за стола. За ним пошли все присутствующие, окружили машину, когда он сел в нее. Люди понимали, что генерала они видят в последний раз, и Митрошину пришлось выйти, попрощаться с каждым за руку.

— Капитан, не оставляйте меня одного, — отыскал он в толпе Сергея. — Садитесь в машину… Прощайте, люди добрые, не поминайте лихом…

Генерал снова взобрался на переднее сиденье, сказал ворчливо:

— Председатель, поехали…