Клайв Стейплз Льюис. Человек, подаривший миру Нарнию

Однако поворотным моментом стал обед с Льюисом 29 марта 1944 года. Хотя в переписке Льюиса нет упоминаний или подробностей этой встречи, именно она вдохнула в Толкина энергию и энтузиазм. Отныне Толкин регулярно читал Льюису новые главы (для этого они встречались с глазу на глаз по понедельникам), и его ободряла реакция Льюиса — порой Льюис бывал растроган до слез[445]. Чуть позже главы трилогии зачитывались и на собраниях инклингов и нередко удостаивались хвалы от многих членов кружка. От многих, но не от всех. Хьюго Дайсон невзлюбил «Властелина колец» и регулярно мешал Толкину его читать. Льюису приходилось вмешиваться и одергивать его: «Заткнись, Хьюго! Толлерс, валяй дальше».

Если бы мы писали биографию Толкина, стоило бы намного подробнее рассказать о происхождении и развитии текста «Властелина колец». Но поскольку эта книга посвящена Льюису, нам важно было показать, как Льюис охотно и преданно помогал в работе своим друзьям, а не только друзья помогали ему. Мы уже говорили о том, как инклинги обсуждали идеи, легшие в основу «Страдания», книги, с которой началось восхождение Льюиса к славе и популярности христианского апологета. Что же это за книга и как она была написана?

«Страдание» (1940)

«Страдание» стало первым опубликованным трактатом Льюиса в жанре апологетики. «Христианская апологетика» для Льюиса подразумевала выявление и изучение тех проблем и вопросов, с которыми обычные люди сталкиваются на пути к христианской вере: апологет брался ответить на эти вопросы, а также показать способность христианской веры объяснять то, что нуждалось в интеллектуальном объяснении, и утолять глубочайшие желания человеческого сердца. Самая знаменитая фраза этой книги порой заслоняет от нас мощь ее аргументации: «Господь говорит с нами тихо, доставляя нам радость, беседует с нами голосом совести и кричит, попуская страдания. Страдание — мегафон Божий»[446]. Хотя для трактата в целом эта мысль не является главной, ее зачастую неверно подают как основной принцип и подход Льюиса.

В начале книги Льюис возвращается памятью к тому периоду своей жизни, когда он был атеистом, — поскольку он считает, что предостеречь людей возможно лишь от того, что ты сам прежде любил[447]. В этой вводной главе мы находим множество намеков на темы, которые уже затрагивались в «Плененных духах» и «Даймере», но оставались без ответа — это проблема человеческого страдания перед лицом небес, которые кажутся глухими, когда Бог молчит. Льюис рисует вселенную, какой она представлялась ему когда-то — бессмысленная тьма и холод, несчастья, страдания. Цивилизации расцветают и исчезают, род человеческий наука обрекла на исчезновение, и вселенная тоже в конце концов погибнет. Заговорив вновь тем голосом, который был ему свойствен двадцатью годами ранее, он завершает это рассуждение словами атеиста: «Я не верю, что все это сотворил добрый и всемогущий дух. Или духа такого нет вообще, или он безразличен к добру и злу, или он просто зол»[448].

Но так ли все просто? — задает он тут же вопрос. «Если мир так плох, почему люди решили, что его создал мудрый Творец?» А затем от доказательств внутренней обоснованности веры Льюис переходит к проблеме страдания: «Если Господь благ, Он хочет счастья Своим созданиям, а если Он всемогущ, Он может все, что хочет. Однако создания Его несчастливы. Значит, Бог недостаточно благ или недостаточно могуществен»[449]. Но Льюис пускает в ход излюбленный сократический метод: термины, прозвучавшие в этой фразе, — «благ», «всемогущ», «счастлив» — нуждаются в тщательном исследовании. Пока они используются в повседневном значении, проблема и впрямь неразрешима. Но если настоящее их значение не таково? Может быть, надо всмотреться в подлинный смысл этих слов — и тогда все остальное тоже предстанет иным в их свете?

По мнению Льюиса, люди часто смешивают понятия «благ» и «добр» и потому рассматривают проблему в неверном ракурсе. «Благость Бога» означает, что мы должны видеть в себе подлинные объекты его любви, а не объекты равнодушного проекта всеобщего благоденствия. Есть четыре способа представить себе любовь Бога к нам, рассуждает Льюис: любовь художника к тому, что он сотворил; любовь человека к животному; любовь отца к сыну и любовь мужчины к женщине. Исследовав концепцию любви Бога к человечеству, Льюис выражает удивление, «почему создания (тем более такие, как мы) столь ценны в очах Божьих». Наша беда в том, что мы хотим, чтобы нас оставили в покое, а не чтобы нас так страстно любили. «Мы хотели, чтобы Бог нас любил, — вот Он и любит нас»[450].