Клара и Солнце

– Во-первых, ты сколько раз была у него в мастерской, четыре? Но он никогда ничего тебе не показывает. Ни набросков, ничего. Фотографирует крупным планом – вот и все, кажется. Одну часть тебя, другую часть тебя. Художники так работают разве?

– Он предпочитает фото, потому что так я не утомляюсь, не сижу по старинке часами в неподвижности. Так я каждый раз у него двадцать минут максимум. Фотографирует меня поэтапно, как ему нужно. И мама всегда рядом. По-твоему, что, моя мама могла бы нанять какого-нибудь извращенца писать мой портрет?

Рик не отвечал. Тогда Джози продолжила:

– Я думаю, тут у тебя не без ревности, Рикки. Но знаешь, я вообще-то не против. Показывает, что отношение у тебя правильное. Ты ведешь себя как защитник. Показывает, что ты думаешь про наш план. Так что не беспокойся.

– Я не беспокоюсь. Нелепое какое-то обвинение.

– Это не обвинение. Я же не говорю, что тут сексуальное что-нибудь. Я говорю, что этот портрет – он просто часть большого, широкого мира, и ты беспокоишься, что он может нам помешать. Когда я сказала, что ты, может быть, ревнуешь, я только это имела в виду.

– Теперь понятно.

Их «план», хоть они о нем часто упоминали, редко обсуждался в деталях. Однако именно на этой – тоже благодушной – стадии посещений я начала соединять их разрозненные замечания в нечто цельное. Мне стало ясно, что это не какой-то тщательно разработанный план, а скорее неопределенная надежда на будущее. Я осознала, кроме того, значение этого плана для моих собственных задач: даже если Мама, Помощница Мелания и я сможем оставаться около Джози на всех этапах будущего, без плана она все равно, может быть, не сумеет уберечься от одиночества.

* * *

Затем настала пора, когда игра в пузыри уже не рождала смеха, а приносила вместо него страх и неизвестность. По моему сегодняшнему разумению, это была третья и последняя стадия посещений Рика в то время.

Мне трудно сейчас определить, в какой из его приходов настроение начало меняться. На прежних стадиях Джози часто специально рисовала то, что возвращало забавные или счастливые события, происходившие с ними обоими. Это была одна из причин, по которым Рик мог наполнять пузыри словами быстро и почти без колебаний. Но теперь, когда к нему прилетали листы, он все чаще реагировал иначе. Нередко долго смотрел на рисунок, вздыхал или хмурился. А когда затем принимался писать, делал это медленно и сосредоточенно, во многих случаях не отзывался на слова Джози, пока не заканчивал. А реакцию Джози, когда Рик возвращал ей лист, стало трудно предсказать. Иной раз она рассматривала его ничего не выражающими глазами, а потом молча клала в свою постель. А иногда кидала заполненный лист обратно на пол, теперь уже куда Рик не мог дотянуться.

Время от времени былое настроение возвращалось, и они принимались смеяться или спорить на дружеский лад. Но все чаще либо рисунок Джози, либо вписанные Риком слова порождали обмен недобрыми высказываниями. И все-таки обычно к концу получаса, когда Помощница Мелания подавала голос, уютная атмосфера восстанавливалась.

* * *

Однажды Рик протянул руку, поднял с пола лист, внимательно на него посмотрел и положил свой острый карандаш. Он продолжал смотреть на картинку, пока наконец Джози, заметив это с кровати, не перестала рисовать.

– Что-нибудь не так, Рикки?

– Гм-м. Просто сижу и думаю, кто это такие могут быть.

– Которые?

– Эти, вокруг нее. Инопланетяне, надо полагать? Что-то у них такое вместо головы – чуть ли не глаз гигантский. Прости, если я не то усмотрел.

– Нет, ты, в общем, то усмотрел. – В ее голосе был какой-то холод, а еще в нем слышался маленький страх. – По крайней мере, ну, отчасти. Нет, не инопланетяне. Они просто… то, что они есть.

– Хорошо. Допустим, глазное племя. Но что немного тревожит – это как они все на нее пялятся.

– Чем тревожит?

Позади меня длилось и длилось молчание, и Рик, отраженный в окне, все смотрел и смотрел на рисунок.

– Так чем же это тревожит? – снова спросила Джози.

– Не знаю точно. И к тому же ты огромный пузырь для нее сделала. Вот и не знаю, что в нем написать.

– Напиши, что она, по-твоему, думает. Как всегда пишешь.

Опять наступила тишина. Из-за Солнца на стекле мне трудно было видеть, что в нем отражалось, и я испытывала побуждение повернуться, хотя это могло помешать уединению. Но раньше, чем я успела бы, Рик сказал:

– Уж очень гадкие эти глаза у них. И самое-то гадкое что. У нее такой вид, будто она хочет, чтобы они на нее пялились.

– Рик, ну ты что, спятил? С какой стати она бы этого захотела?

– Не знаю. Тебе виднее. Сама мне скажи.

– Ну как это – сама скажи? – Голос Джози стал раздраженным. – Кто слова должен вписывать?

– Она наполовину улыбается. Как будто довольна где-то внутри себя.

– Нет, Рикки, ничего подобного. Не сходи с ума.

– Извини. Я, должно быть, неверно истолковываю.

– Вот именно. Так что давай поторопись, впиши, что она думает. А то я уже следующий почти закончила. Рик! Ты здесь?

– Я, наверное, этот пропущу.

– Да брось ты, ладно тебе!