Однако проблема с этим рассуждением в духе теории провалов рынка состоит в том, что аргумент Хайека состоит вовсе не в том, что цены предоставляют всю необходимую информацию, а в том, что без ценовых сигналов, генерируемых децентрализованными рынками, принимать решения было бы гораздо труднее (Lavoie, 1985; Thomsen, 1992). Цены не действуют как «приказы на марш», предписывающие людям, как им действовать, а предоставляют акторам, принимающим решения, ценные подсказки, уменьшают количество деталей, необходимых для формулирования их планов (Thomsen, 1992: 50–51). Поскольку решения, ориентированные на будущее, постепенно и пошагово вырастают из прошлых решений, текущие рыночные цены (прибыли и убытки) действуют как «вспомогательные средства мышления», которые помогают людям формулировать предположения относительно будущего хода событий и того, как следует к ним адаптироваться. В то же время «разделение знания», воплощенное в системе цен, отражает действия распределенных предпринимателей, которые специализируются на конкретных рынках и комбинируют информацию, почерпнутую из цен, с иной и более детальной неценовой информацией, приобретаемой благодаря опыту в конкретной сфере деятельности. Например, предприниматели могут применять свои знания о технологических новшествах или о тенденциях в местной культуре для того, чтобы выносить суждения о причинах повышения цен и о том, как долго оно скорее всего продлится. Их последующие предположения и прогнозы затем проверяются с помощью подсчета прибылей и убытков, и те, кто более точно проинтерпретировал рыночные условия, получают больше всего денег и в большей степени могут контролировать последующее направление движения рынка. Хотя ценовые сигналы, порождаемые этой построенной на пробах и ошибках конкуренцией между предпринимателями-специалистами, далеки от «совершенных», они вполне пригодны для того, чтобы дать возможность большинству других акторов, у которых нет специализированных знаний о конкретных рынках, адаптироваться к изменяющимся условиям спроса и предложения, о которых они могут быть сравнительно мало осведомлены. Утверждать, что рынки «терпят провал» из-за того, что транслируемое ими знание «слишком грубо», означает просто-напросто подразумевать, что было бы лучше, если бы люди были всеведущими (Friedman, 2006: 483–496). Но сторонники теории провалов рынка никак не объяснили, каким образом процесс централизованного вмешательства может лучше, чем «несовершенные» рынки, справиться с отсутствием всеведения, характерным для «реального мира» человеческих взаимодействий. Сам Стиглиц признает: «Полномасштабная корректирующая политика будет включать в себя налоги и субсидии, применяемые практически ко всем товарам и основанные на оценке эластичностей спроса и предложения для всех товаров (а также всех перекрестных эластичностей). Информация, которая потребуется для осуществления на практике корректирующего налогообложения, выходит далеко за пределы того, что доступно в настоящее время» (Stiglitz, 1994: 43). Можно лишь добавить, что такое знание никогда не может стать доступным для центрального органа власти. Поэтому трудно понять, что именно «новый» взгляд на провалы рынка привносит нового в дискуссию о практической политике и почему в той мере, в какой он предлагает доводы в пользу государственного вмешательства, он не совершает ту же ошибку, связанную с представлением о знании как о чем-то «данном в готовом виде», которая была мишенью критики, выдвинутой Хайеком против более ортодоксальных версий неоклассической теории.
Рынки, предпринимательское регулирование и асимметричная информация