Классическое искусство. Введение в итальянское возрождение

Повторяю: речь здесь не о движениях, преследующих какие-то новые цели или поставленных на службу какого-то специального, нового выражения, но лишь о более или менее богатом изображении сидящего, стоящего, облокачивающегося человека. Основная функция пребудет одной и той же, но контрастные взаимные повороты верхней и нижней частей тела, головы и туловища, постановка ноги на возвышение, перекрытие тела рукой или выдвижение вперед плеча либо множество других возможностей того же рода могут привести к чрезвычайно разнообразным конфигурациям торса и членов. В скором времени оформились некоторые закономерности в применении мотивов движения и перекрестный способ их подачи, когда, к примеру, согнутой правой ноге отвечало сгибание левой руки, и наоборот, то, что принято называть контрапостом. Однако все данное явление в целом принимать за контрапост не следует.

Можно было бы в этой связи подумать и о том, чтобы свести дифференциацию одноименных частей тела — рук и ног, плеч и бедер, новооткрытые возможности движения их по трем направлениям — в схематические таблицы. Однако ничего подобного читателю здесь ожидать не следует, и пусть он, после того как в предыдущем уже так много говорилось о пластическом богатстве, удовлетворится несколькими отобранными примерами.

185. Монторсоли. Св. Козьма. Флоренция. Флоренция. Капелла Медичи

186. Сансовино. Иоанн Креститель. Венеция. Церковь Санта Мария Глориоза деи Фрари

То, чем занят новый стиль, всего нагляднее проступает там, где художник сталкивается с темой совершенно неподвижного тела, как в случае мотива Распятого: в нем, как кажется, нет никакой возможности вариаций при трактовке конечностей. И тем не менее искусство чинквеченто открыло нечто новое и в этом на первый взгляд бесплодном мотиве, когда оно преодолело равнозначность ног, поместило одно колено над другим и посредством поворота фигуры в целом получило контраст направлений в нижней и верхней ее половинах. Об этом уже говорилось выше в связи с Альбертинелли (ср. с. 189). Кто проследовал по всему данному мотиву до самого его логического конца — это Микеланджело. У него, упомянем между прочим, сюда добавляется еще и душевное движение: он является создателем Распятого, обращающего взгляд вверх и открывающего рот в исполненном муки крике[174].

Более богатые возможности предоставлялись мотивом прикованного тела: привязанный к столбу Себастьян или Христос во время бичевания или еще — ряд рабов-атлантов, которых предусматривал Микеланджело для гробницы Юлия. Можно с большой уверенностью возвести действие, производившееся этими «пленниками», к церковным темам, и, когда бы Микеланджело выполнил для надгробного памятника всю серию, здесь осталось бы крайне мало простора для выдумывания что-то нового.

Если обратиться теперь к свободно стоящей фигуре, взгляду, разумеется, открываются совершенно необозримые горизонты. Зададимся вопросом: что сделало бы XVI столетие с бронзовым «Давидом» Донателло (рис. 2)? Он находится в таком близком родстве с линией развития классического искусства, дифференциация его членов обладает уже такой полнотой действия, что вполне можно было бы ожидать — если отвлечься от того, как подана здесь форма — что он удовлетворил бы и последующее поколение. Ответ на этот вопрос дает «Персей» Бенвенуто Челлини, фигура более поздняя (1550), однако скомпонованная сравнительно просто и потому вполне пригодная для сравнения (рис. 183). По ней мы видим, чего недостает «Давиду». Дело не только в том, что у Челлини контрастность членов разительно возрастает: вся вообще фигура оказывается вынутой из плоскости, мощно захватывающей пространство впереди и сзади. Кто-то может найти это предосудительным и обнаружит здесь раннее указание на распад скульптуры, мне же данный пример необходим потому, что он свидетельствует о существовавшей тенденции.