«Классовая ненависть». Почему Маркс был не прав

8. Если бы война возникала только вследствие таких споров, при которых добрая вера и предполагаемое право были бы действительно руководящими точками зрения, то прибегание к силе до некоторой степени все же и тогда оставалось бы уклонением от действительного права; но тогда не было бы недостатка в мере и ограничении неприятельских действий. Кто приходит к необходимости силой настоять на своем праве, тот не может иметь за пределами этого права никаких дальнейших притязаний, кроме разве возмещения какого-нибудь экстренного вреда, причиненного ему врагом, и некоторого удовлетворения за личную обиду. Но подобного рода естественные требования остаются далеко позади того, что обычно присваивает себе победитель. Если ему не мешает угрожающая вмешательством ревность других государств, победитель исчерпывает свои притязания во всей достижимой для него мере. Самое приятное для него, если противника можно совершенно ослабить, уничтожить, т. е. уничтожить по крайней мере в смысле продолжительного угнетения.

Отчего происходит эта безмерная тенденция к решению споров путем войны? Просто оттого, что мотивы войны, в принципе и по правилу, оказываются отнюдь не справедливыми, но, как мы объяснили выше, в основном своем типе определяются хищничеством и властолюбием. Для подобных вещей, разумеется, не существует других границ, кроме тех, которые определяются игрой сил. Расширение государства, династического или республиканского – все равно, следовательно, также и прямая алчность племен к взаимному угнетению, – вот что является главным побуждением к войне. Последнее представляет собой организованный коллективный грабеж. А чтобы видимость получилась иная, на передний план выдвигаются немногие правовые точки зрения, какие можно подыскать к случаю и то большей частью лишь искусственно. В новое время редко кто хочет прослыть виновником войны и потому старается наперед уже взвалить на другую сторону ненависть за инициативу, ставя ее в такое положение, что ей приходится объявить войну, т. е. первой выступить в роли нападающего или как-нибудь иначе, но в том же смысле. Конечно, этот новейший обычай говорит за то, что война уже много раз была обесславлена, и что она искренно надоела подлинным лучшим элементам народным, которым она менее всего выгодна, но которые должны больше всего внести в нее своей крови и имущества.

Тем более понятно, что война и почти на войне лишь основанное так называемое международное право стремятся окружить себя всяческой лицемерной видимостью, особенно же – ореолом культурной славы. Первоначально, в Средние века, напирали прежде всего на религиозную пропаганду, чтобы под своего рода покровом и под предлогом спасения души заниматься главным делом – грабежом и достижением господства. В новейшее время на первый план выдвигаются представления о культуре и гуманности, которые и должны помочь оправдать самые отвратительные мерзости. Конечно, подлинных понятий о гуманности и культуре тут не имеется; вместо них подсовываются двусмысленные половинчатые понятия, в которых внешности культуры сочетаются с внутренней низостью.

Ко всему этому недоставало только, чтобы война и её главное творение – так называемое международное право – принципиально приняты были под крыло филантропии. И без того все воители несут на устах своих мир. По их пониманию, война только средство, чтобы достигнуть мира, и до высшей степени возросшая готовность к войне имеет поэтому задачей, предупредительными или дополнительными мерами, охранять мир или приводить к нему войну. Подобным же образом и все дряхлые призывы к разоружению и мирные аллюры, исходящие со стороны отдельных государств вроде Англии и России, всегда грубейшим образом сами опровергали самих себя противоположным на самом деле поведением. Внешнее поведение, значит, здесь безразлично. Ни в коем случае не отказываются от принципа грабежа и господства. Если бы плодами этого принципа можно было воспользоваться без риска войны, тогда, конечно, мир был бы приемлем даже для тех, кто живет войной, ибо тогда, не пуская в ход оружия и не рискуя жизнью, можно было бы использовать иные методы грабежа, обогащения и достижения власти.

Евреи, сбегающиеся на вечные мирные конгрессы, прикидываются тоже филантропами. Они не только могут обойтись без войны, но имеют даже повод смотреть на нее, как на опасного конкурента их воюющего пронырничества и барышничества. Следовательно, мотив их кажущейся мирной филантропии в корне дурен. Должна остаться только одна единственная метода ограбления и порабощения народов, а именно их собственная. Прямое применение военного аппарата есть то, чего евреи никогда не умели делать, да и теперь не умеют. Поэтому они по возможности стремятся исключить вооруженное столкновение, чтобы заполучить для своего способа действий самую широкую монополию в национальном и интернациональном смысле.