Клаудиа, или Дети Испании

Альба ни на секунду не сомневалась в том, что столь рискованно ведущая себя девочка и есть та самая беглая монашка, из-за которой бедный монастырь практически перестал нуждаться в покровителях. И герцогиню коробило от одной только мысли, как незаслуженно высоко вознеслась эта зазнайка. Вызволила же ее оттуда и теперь надежно прикрывает, конечно же, эта чертова вобла Осуна, проклятая безбожница и несносная противница веры. Ей только дай возможность насолить церковникам где и как угодно! А болван Мануэль, хотя и воистину Двуликий Янус, не видит ничего дальше своего носа. Да и стоит ли этому удивляться, если он сам — лишь такой же баловень судьбы. Так что, шалишь, малышка, и не надейся на возможность со мной подружиться. Альба во что бы то ни стало решила указать девочке ее место, чтобы беглая монашка после того, что сделала, даже и не помышляла ни о какой счастливой жизни. «Я заставлю ее раскрыть все карты, — подумала она. — Вальябрига не знает как, а уж я найду способ!»

— Вот я и удивляюсь, сестрица, что ты все еще на что-то надеешься. Тем более, с этим ветрогоном.

Клаудиа быстро взглянула на Мануэля. Тот вспыхнул.

— Почему же ты считаешь, что я не способен на настоящую любовь? — запальчиво обратился он к Альбе.

— А тебе было сказано молчать, юбочник. Не то получишь отставку.

И Клаудиа со стыдом и обидой увидела, как ее бравый гвардеец, легендарный герой, явившийся за ней на белом коне, смутился и спасовал. Он явно не решался сказать Альбе, что готов отказаться от нее, и та уверенно держала его на этом поводке. Но самое ужасное открытие заключалось в том, что из пронзительного взгляда герцогини и намеренного обращения «сестрица», девушке стало окончательно ясно: Альба даже не сомневается в ее монашеском прошлом. Хуже того — герцогиня никогда не простит ей счастливого избавления от монастырских оков и при первой же возможности устроит громкое разоблачение. На поддержку Мануэля рассчитывать тоже больше не приходилось, поскольку, судя по всему, стать единовластной хозяйкой в его сердце Клаудии не удалось. Теперь все зависело от этой сорокалетней, все пережившей и все перевидавшей женщины. Злая горечь захлестнула сознание Клаудии: ей, еще не жившей, ничего не видавшей, даже еще не до конца насладившейся первой своей любовью, придется отступить, умереть или еще хуже, сгнить заживо где-нибудь в подвалах инквизиции из-за каприза и праздной ненасытности этой женщины! Неужели все эти годы тоски и каторжного труда над собой пойдут прахом, рассыплются только для того, чтобы герцогиня Альба в очередной раз усмехнулась и прибавила еще одно радужное перо к своей и без того скандальной славе?

Мозг ее лихорадочно работал в поисках какой-нибудь лазейки, ибо ожидание становилось равносильным полному поражению и — костру. О, если бы костру! Девушка вспомнила красивую женщину в огненном ореоле на площади Уржеля — и сейчас даже позавидовала ей. Нет, ее ждет не костер, а чудовищная церковная епитимья, жизнь в каменном склепе, без света, без книг, без любви… И она решилась.

— Я вижу, Ваше Сиятельство, ваша власть над сеньором первым министром непоколебима. И вы не собираетесь от нее отказываться, — спокойно глядя в глаза Альбы, сказала она. — Однако я тоже кое-что умею. — Тут Клаудиа встала и, не спеша, подошла к столу. Все в неверном колеблющемся от бесчисленных сквозняков свете свечей с интересом наблюдали, как она взяла два бокала, налила в них вина, не позволив вмешаться лакеям, и с бесстрастным лицом вернулась, держа бокалы за едва ощутимые ножки. — Я предлагаю вам, Ваше Сиятельство, выпить со мной за любовь, — спокойно произнесла девушка, протягивая бокал герцогине. — Отныне пусть Бог рассудит: кому из нас двоих уйти, а кому остаться. — Затем, немного помолчав, Клаудиа добавила: — Или вы, Ваше Сиятельство, боитесь принять от меня пари?

— Я уже давно ничего не боюсь, моя милая, — равнодушно ответила Альба, тем не менее с любопытством разглядывая стоящую перед ней странную девушку. Клаудиа, помедлив мгновение, в которое тоже внимательно разглядывала герцогиню, решительно выпила свое вино до дна. Однако герцогиня и тут не последовала ее примеру; она взглянула на Годоя, отметила, с каким неподдельным интересом наблюдает тот за происходящим, и — рассмеялась. — Я вижу, сеньор генералиссимус, ты не прочь сегодня успеть еще в одну постель. Не буду тебя задерживать, сеньор Двуликий Янус, — с этими словами Альба, сделав небольшой глоток, поставила бокал на стоящий неподалеку круглый резной столик и встала. В конце концов, она тоже уже почувствовала себя уставшей от всей этой печальной комедии.

Сразу же поднялись и мужчины, после чего всем осталось только раскланяться и пожелать друг другу спокойной ночи.

За окнами начинало светать — неотвратимо приближалось утро.

* * *