Клаудиа, или Дети Испании

Дурманящий запах ее любимых лимона и лавра, вывезенный из Эстремадуры, плыл по спальне, застывая под потолком причудливыми сизыми кольцами, и, прикрыв тяжелые веки, Пепа, как наяву вновь увидела тот вечер перед грозой. Вся Кастуэра казалась тогда окутанной черным плащом, через который вспышками страсти прорывались кровавые сполохи недалекой грозы. Отец послал ее в тот вечер за молоком на другой конец городка, и она возвращалась, неся тяжелый кувшин на плече, отчего грудь ее казалась еще пышнее и выше. Холодный ветер облеплял старое платье вокруг упругих бедер, и именно так, чувствуя себя почти голой, она ступила на площадь Санта-Исидро. И там, в мерцающем лиловом свете у самого входа в харчевню, стоял тот, кто поначалу показался ей настоящим святым Георгием — стройный парень в золотом шлеме волос. При виде его Пепа инстинктивно прижала руки к груди, и кувшин упал… А он подошел к ней, стоявшей в девственно белой луже молока, и его горячие пальцы сомкнулись у нее на плечах…

Прошло много лет, и за все эти годы, заставив себя спокойно относится ко всем изменам Мануэля, Пепа тайно продолжала любить его ничуть не меньше, чем в ту грозовую ночь. И потому ее ум и чувства работали теперь изо всех сил. Конечно, с Браулио надо переговорить, это ясно, но главное все же — ведьма. У Пепы, как у любой уважающей себя махи, были свои связи в темном мире мадридских трущоб, но она пользовалась ими редко, всегда предпочитая полагаться на собственные силы. Однако теперь пора пришла. Для начала ей нужно только выяснить, откуда и сколько утекло информации, а там посмотрим…

В этих раздумьях графиня задремала, но проспала недолго и пробудилась еще до рассвета. Она встала и прошла в спальню Игнасио. Мальчик, которому уже исполнилось десять, высокий, но слишком худой, спал на спине, широко разметав руки. Заслонив рукой свечку, Пепа долго вглядывалась в привычные, но странные черты, с годами становившиеся для нее все более чужими. В этом бледно-смуглом лице было нечто недоступное пониманию молодой женщины — возможно, оно обладало слишком большим аристократизмом, какого при всей их красоте не имелось ни у нее, ни у Мануэля. Она еще долго рассматривала капризные губы, выпуклый лоб и упрямый подбородок, почему-то с облегчением вздохнула, поглядев на плотно закрытые веки ребенка, перекрестилась и неслышно вышла в совершенном смущении.

Через несколько дней, деля с Мануэлем обязательный послеполуденный кофе — единственную привилегию, которую не смог у нее отобрать никто из многочисленных женщин ее возлюбленного — графиня Кастильофель, словно ненароком, завела разговор об интересующем ее человеке.

— Послушай, хабладор, неужели с годами у тебя стало настолько больше времени, что ты сам устраиваешь все свои темные делишки в Лавапьес и Маравильяс?

Мануэль, который с появлением Женевьевы практически перестал бывать там, даже поперхнулся от неожиданности.

— К чему этот странный вопрос? Или ты не знаешь, что государственные дела не оставляют мне ни минуты свободного времени?

— Знаю, поэтому и удивляюсь, что твоего прохвоста нигде не видно. Или, наоборот, работы у него слишком много?

— Ах, вот ты про что! Нет, Браулио действительно повезло — делать ему теперь почти нечего, и он, кажется, воспользовавшись своей волей, уже обрюхатил половину служанок по всем дворцам, включая королевский.

Пепа мгновенно представила себе наглое ленивое лицо годоевского валета и с ужасом подумала, а уж не своего ли отпрыска… Но женщина быстро отогнала от себя эту мысль и, небрежно, потянувшись, чтобы разошлись кружева на груди, спросила:

— В таком случае, не одолжишь ли ты мне его на пару дней?

— Ты собралась в Лавапьес? — расхохотался Мануэль и распахнул кружева на ее груди еще шире. — Думаю, можно найти удовольствие и поближе. — После первой измены Женевьеве ему, как обычно бывает в таких ситуациях, стало уже все равно, и он был совсем не прочь помириться с Пепой по-настоящему.

Но та кокетливо отвела его руку. Пепа не сомневалась, что, в конце концов, этот мужчина все равно останется с ней, и девочка недолго будет наслаждаться своей сомнительной победой. Однако для полного триумфа надо узнать как можно больше, чтобы не оставить сопернице никакой лазейки. Делить с ней своего Мануэлито, которому посвятила всю жизнь, графиня не собиралась.

— Я жду ответа, — спокойно глядя в глаза Мануэля, сказала она.

— Ах, да возьми его хоть совсем, Пепа! — сразу же согласился он, отводя взгляд от будоражащих кровь серых глаз. — Я давно уже не нуждаюсь в услугах этого зажиревшего лентяя! В последнее время он стал совершенно бесполезным. Вот у коротышки Фердинанда валет — это да! Где он только его выкопал? Красавец, пройдоха, оружием владеет не хуже нашей ледышки Аланхэ, а, главное, сразу видно — умница. — Мануэль обладал редким при дворе уменьем сразу видеть достойных людей, к какому бы слою общества они ни принадлежали. — Я даже хотел было перекупить его, куда там! И что хорошего такой человек может находить на службе у этого выродка?!

— Но ведь у тебя тоже есть перл — твой Мартин…