Клаудиа, или Дети Испании

Как ни странно, она обнаружила, что рана, нанесенная ей тогда столь грубой изменой Мануэля, оказалась не смертельной. Не убив ее саму, она все же стала медленно с холодной рассудочностью подтачивать ее чувство. С каждым днем, засыпая в сладких объятиях, Клаудиа просыпалась со все более проницательным зрением, которое позволяло ей замечать то бестактность, сделанную возлюбленным, то явный огрех в его образовании, то просто душевный изъян. И если поначалу на это еще можно было закрывать глаза, цепляясь за свое чувство, как за последнюю надежду, то постепенно подобные мелочи стали окружать девушку просто со всех сторон. Продолжая внешне вести все ту же упоительную жизнь, читая любые доставляемые ей отовсюду книги, прогуливаясь верхом, покупая наряды, которых никогда не имела раньше, Клаудиа с ужасом видела, как душит ее сеть постепенно всплывающих на поверхность убийственных мелочей. Порой Мануэль все еще бывал по-прежнему обольстителен, особенно, когда с неподдельным жаром увлекал ее на ближайший диван или когда начинал говорить о грядущих преобразованиях Испании. Сколько раз, сидя прямо на коврах после страстных объятий они обсуждали будущее их великой несчастной страны! Но весь этот сильный чистый огонь угасал под страшным дуновением повседневности, в которой безраздельно господствовали лишь мелочность, тщеславие, суета и сладострастие, рядившееся в костюм любви. Поначалу Клаудиа даже находила какое-то странное удовольствие в опасных беседах с вальяжным валетом, ибо они давали ей ощущение остроты и настоящей жизни, которая с самого детства представлялась ей неотделимой от подлинной борьбы за возрождение рода. Но мало-помалу ловушка, в которой она вновь неожиданно оказалась, становилась все более очевидной. И все менее могла она безоглядно наслаждаться своим нынешним положением, ибо действительность вновь требовала от нее какого-то решительного действия.

И тогда, зная, что помощи ждать абсолютно неоткуда, Клаудиа решилась на самый простой, хотя и довольно-таки опасный шаг. В одну из очередных бесед о городском парке Монпелье, она вдруг доверительно и покровительственно положила руку на плечо валета.

— Но признайтесь, Браулио, ведь на самом деле вы никакой не испанец, а самый настоящий парижанин. Тихо, молчите, я не собираюсь выдавать вас никому — в то время как наша родина борется против половины Европы, позорно было бы совершать предательство по отношению к соотечественнику… чем бы он ни занимался. И если вы здесь для пользы Франции — я сама готова помогать вам.

Черные глаза валета вспыхнули ненавистью, впрочем, тут же притушенной.

— Его сиятельство вчера поздно вернулся из дворца Кастильофель, и сеньора, вероятно, дурно спала сегодня, — с непередаваемой наглостью ответил он, глядя ей прямо в глаза. — Ей мерещатся какие-то романтические истории. Увы, я должен разочаровать вас, а если вам надо доказательств, то поищите их у святой инквизиции — она обладает богатыми архивами.

С этими словами Браулио повернулся и, не дождавшись разрешения, вышел.

Это означало, что теперь ей объявлена уже открытая война.

* * *

В тот же вечер Браулио вынужден был снова явиться к Пепе, которая не любила, да и не хотела ждать долго.

— Ну, что? — потребовала она, бросив на стол достаточно увесистый кошелек.

— Мои люди сбились с ног, графиня, — мрачно ответил валет, — но проклятой ведьмы нигде нет. Она словно сквозь землю провалилась.

— Интересно, как это в прошлый раз ты умудрился найти ее за гораздо меньший срок? — съязвила Пепа.

— Я и сам теперь удивляюсь, — еще мрачнее пробурчал Браулио. — Да и вообще, — вдруг поднял он голову, — скажите прямо, ради чего затеяли вы все эти розыски? Чего вам не живется спокойно? Этой девчонке сейчас, ей-богу, не до вас и… даже не до его сиятельства — уж поверьте мне.

— Да как ты смеешь?! — и холеная рука Пепы взлетела перед лицом Браулио.

— Остановись, Пепа Тудо, — спокойно ответил тот, без всякого стеснения перехватывая ее руку. — Иначе наживешь врага не только в девчонке, но и во мне — и тогда быстренько отправишься прямиком в свою развалину на окраину Кастуэры, если и вообще не на Альборан[106]. Поняла? И благодари Бога, что ты мне самому нужна здесь.

Пепа была умной женщиной и не заставила повторять угрозу дважды. Она просто выложила на стол еще один кошелек.

А поздно ночью, когда загрохотал ливень и по Чамартину-де-ла-Роса помчались потоки воды, человек в серой капе, доходившей до земли и делавшей его похожим на водяной столб, условным стуком постучал в маленькую калитку в ограде сада французского посольства.

Калитка немедленно открылась, и другая фигура, сверкавшая в свете молний белыми чулками, проводила первую в небольшое полуподвальное помещение, выходившее окнами в сад. Впрочем, там было тепло, а обстановка поражала истинно французским изяществом. На окнах висели тяжелые плотные шторы. Человек, приведший гостя, зажег канделябр и тотчас удалился, не обменявшись с пришедшим ни словом.