Клаудиа, или Дети Испании

Браулио же в это время едва не подпрыгнул от радости: он поймал эту девицу первым же пробным шаром! Песенка, которую он мурлыкал, пелась только в Нормандии и обычно лишь на нормандском диалекте.

— Вот и я оттуда, — признался он, тоже приняв печальный вид. — Сам я, конечно, кровный кастилец, но родителей моих занесла нелегкая на берега Лионского залива, и они так и осели в Монпелье, где суждено было родиться и мне… — Браулио закатил глаза и стал вспоминать, словно перебирая святые для него события. — Какие там заливные луга на каналах Сете, помните? Я приносил домой полные корзины рыбы! А как в восемьдесят девятом выбирали депутатов!

Клаудиа поначалу продолжала беспечно слушать болтовню валета, но после столь неуместного упоминания о депутатах вдруг ясно почувствовала, что он провокатор и враг. Интересно было бы узнать для начала, объектом чьих происков стала она на этот раз? И почему в качестве орудия этот «кто-то» выбрал столь ничтожное создание? Впрочем, это и делается чаще всего именно через таких вот людей, поскольку так проще… и надежней. Но все же, кто стоит за ним и что уже успел выяснить этот нахальный слуга? Надо дать ему разговориться побольше.

— Да, мне тогда было совсем немного лет, но я все же помню, как под окнами нашего дома кричала толпа, провожая отца в Париж!

— А разве у господина Салиньи была и дочка?

— Увы, мать так боялась народного энтузиазма, что меня постоянно держали с гувернантками загородом. Брат — иное дело! — Поговорив еще немного, Клаудиа решила, что пора повернуть разговор в иное русло. — Ах, как приятно встретить здесь, вдали от дома, своего соотечественника, ну, или почти соотечественника! Я непременно поделюсь своей радостью с его сиятельством. — Она внимательно посмотрела на слугу, и увидела, что лицо его при этих словах слегка дрогнуло.

— В таком случае, у меня к вам, сеньора, есть одна маленькая просьба — как к соотечественнице. Герцог не держит у себя на службе никого, кроме испанцев — уж такая у него прихоть. Мне с таким трудом удалось добиться этого места… так что… может, вы не станете говорить ему о том, что, хотя я и истинный испанец, родился-то я во Франции?

— О, конечно, конечно, я сама не хочу терять такого милого собеседника, с которым можно иногда поболтать о нашем милом Монпелье!..

* * *

Последующие недели превратились для Клаудии в тайный, но непрекращающийся бой. Правда, Браулио не слишком часто показывался ей на глаза, но когда встречал ее, то непременно заговаривал о Франции вообще и особенно о том, на чем по его — да и по ее мнению — можно было подловить человека незнающего. Они болтали о цветах, растущих на прибрежных болотах, о доме господина Салиньи на улице дю Обр д'Оссон, о порогах на реке Эро и тому подобных милых мелочах. Скоро, взяв себя в руки, Клаудиа во время этих бесед неожиданно с интересом отметила, что говорит этот слуга Мануэля с явным парижским акцентом. Ей, обладавшей идеальным языковым слухом, стало даже стыдно, как она не заметила этого раньше. «Итсинный кастилец» с изысканным парижским выговором?! Нет, так не бывает… Но, к сожалению, помочь ей разобраться в столь таинственном вопросе не мог сейчас никто: от Хуана, которого она видела почти ежедневно и который один сумел поддержать ее в первые страшные дни после вечера у герцогини Альба, в этом случае не было никакого толку. А паутина намеков и вопросов Браулио становилась все плотней и хитроумней, так что порой Клаудиа с трудом выбиралась из нее, и уже не могла ручаться, что в следующий раз ей это удастся.

Все эти месяцы она и так жила в сильнейшем напряжении всех своих душевных и умственных сил. И девушка все чаще и чаще вспоминала о том, как вдруг однажды, вскоре после женитьбы принца Фердинанда на племяннице казненной французской королевы, Мануэль с удивлением сообщил ей последнюю мадридскую новость. Святая Клара вместе с матерью и духовником была разоблачена и заключена в тюрьму инквизиции. Бедняжке грозил костер. А ведь после вечера у герцогини к тому моменту прошло всего около двух месяцев. Вальябрига быстро исполнил свою угрозу, не побоявшись ни слухов, ни осуждения двора, ни самого Папы, наконец. О самом же кардинале все это время у Клаудии не было никаких известий. Что если именно им инспирирована эта подозрительность годоевского валета?..

Не зная, что ответить на подобный вопрос, и опасаясь даже в мыслях представлять себе красную фигуру каноника, Клаудиа невольно вспомнила о герцогине Альба. «Пресвятая Дева Мария, упокой душу несчастной рабы твоей», — прошептала девушка и перекрестилась. Думать о герцогине тоже было невыносимо тяжело.