Но одна мысль мутным туманом отравляла сознание. Он пообещал музыку. Да, что-то он писал, и ему даже нравилось. Но он не показывал свои опыты ни одному человеку. Папа был далек от искусства, да и все время озабочен проблемами – серьезными, давящими, доводящими любящего и заботливого отца до синдрома туннельного зрения, когда видишь не сына, а взносы в школу, вечное отсутствие денег на его телефоне и необходимость покупки зимних ботинок. Друзьями в новом районе он так и не обзавелся: все силы уходили на героические поездки в музыкальную школу, оставшуюся на другом конце города, – поездки в ущерб учебе и отдыху. После получения диплома его догнали накопившиеся проблемы в учебе, и он как-то растерял, не смог сохранить товарищей по му-зыкалке. Так и варился в собственном соку, барахтаясь в полной темноте. Иногда в течение дня его настроение металось от «вот оно!» до «фигня полная» и успокаивалось на «ну, вроде ничего так… ладно, не важно». Ему было неловко перед самим собой: у отца проблемы, а он переживает, насколько удачно что-то там сочинилось. Часто музыка ему снилась, и он пытался утром восстановить хоть кусочек, но то, что казалось неземным, великолепным, передавалось лишь как отзвук той музыки. К тому же это занятие – записывать приснившуюся мелодию – казалось таким пафосным, так не соответствующим его положению, что он часто специально, будто назло себе, не записывал ее сразу, а потом дела дня затягивали, и все забывалось, лишь усиливая недовольство жизнью и собой.
Промаявшись несколько дней, Никита понял, что дальше так продолжаться не может. «Обнадежил человека, наобещал с три короба, ну что, красавчик. А дальше-то что? Тоха ведь думает, что для меня музыку сочинить – раз плюнуть, под любые стихи, в любом жанре. А я вообще не уверен, что не фигню делаю». Он знал, что ему следует пойти на консультацию к Вере, но ему было стыдно. И еще страшно – вдруг придется спешно расставаться с иллюзиями? Вера человек прямой. Как скажет: ну, Никит, это пока еще слабовато, правда… И что тогда делать? С собой, с Антоном, с их планами? Еще одно наблюдение останавливало Никиту: он заметил, что Вера стала задумчива, рассеянна, погружена в себя. «Тоже что-то решает. Или на что-то решается, – понял он. – И что я полезу к человеку?»
Его выручил Михаил Владимирович, заловив однажды в коридоре.
– С тобой что-то не так. Я хочу выяснить, все-таки отвечаю за тебя.
– Да есть одно… Но это я должен сам разобраться.
– Я пробовал сам разобраться. Это чуть не кончилось попыткой суицида и алкоголизмом. Я сказал «чуть не кончилось», – поспешно уточнил он, заметив его округлившиеся глаза. – Так что не повторяй моих ошибок. Поговори с кем-нибудь. Да хоть со мной для начала, хорошо?
Никита молча кивнул. Михаил повел его в библиотеку, усадил на диванчик, сел вполоборота рядом.
– Я бы предположил, что ты влюбился, но вроде не в кого.
Никита кивнул, улыбнувшись:
– Не в кого. Да и не до этого мне.
– Ну, это ты зря. Влюбленность настолько захватывает, что все проблемы начинают казаться такими ничтожными… Ну, ничего, весной народ приедет. Вокруг Антошки всегда девочки, так что держись поближе к нему.
Они рассмеялись, и Михаил перешел к делу:
– Ну, так что случилось?
И Никита выложил ему все. Сумбурно, краснея и запинаясь, он при помощи наводящих вопросов рассказал о главном – переживаниях по поводу своего таланта.
– Никит. Ну, Вера же сразу сказала: у тебя руки гениального музыканта. Она меня тоже поставила в известность, кто именно оказался у меня в заложниках. Посоветуйся с ней, она ж музыковед все-таки. Опыт огромный. И эта, как ее, чуйка, вот.
– Я и собирался, хотя и страшно пипец как. Но ей не до меня, похоже.
– Уже все в порядке. Она согласилась стать моей женой! Ты первый, кому я рассказываю, кстати. Мы хотим объявить в эти выходные, когда старый Новый год отмечать будем.
– Михаил Владимирович, поздравляю! Вы прекрасная пара! Я очень за вас рад!.. Так, думаете, можно?
– Нужно, Никит. И меньше переживай. Как там – не бери тяжелое в руки, а плохое в сердце, так вроде говорят. И мне кажется, что все у тебя будет хорошо. Мы с твоим папой очень этого хотим. Думаю, мама твоя тоже тебя поддержала бы. А может, и поддерживает. Это песня была у Высоцкого: «Наши мертвые нас не оставят в беде, наши павшие – как часовые».
– Спасибо.