Клиника Сперанского

— Казимир, э-э, Иванович, — ответил Ираклий. — Нет, Петрович. Он ведь и текущую бухгалтерию прихватил со своими параметрами, а по памяти восстановить не могу, эта часть массива стерта. Странно, когда дело касается Головастикова и Башкирова, то подробностей нет, всё вокруг этих фамилий размыто, хотя память у меня профессиональная. Ты же знаешь, что основная информация записывается в подсознании, но не всякому дано им пользоваться. Мне дано и что же? Влезаю, а там пусто. Мистика.

— Мистика, — согласился Новиков, хотя ему, как чекисту, эти разглагольствования должны были показаться обычной болтовней замороченного оккультиста.

Как чекисту — да, а вот сидящий в нем зеленый брат подтвердил, что всё сказано правильно.

— Но фамилия-то не стёрта, — добавил Новиков.

— Оставим эти дебри, — сказал Ираклий. — Пойду-ка лучше на кухню, что-то наши дамы подзадерживаются.

Он ушел, а Новиков, не доверяя капризному подсознанию, записал в чекистский свой блокнот нужную информацию, в том числе пометки типа: «Не вербовал ли Башкиров в школе добровольцев в Армию?», «Башкиров, Головастиков — башка, голова, совпадение?» и т. п. К тому времени, когда он спрятал блокнот в карман и принял непринужденную позу, в комнату вошел Ираклий с солидным блюдом, на котором, обложенный овощами и зеленью, возлежал подрумяненный молочный поросенок. Следом за ним, сияя, как начищенный самовар, появилась Катя с большой салатницей, из которой горкой выглядывал оливье, далее шли Нина с дымящимися пельменями в супнице и бабуля с бутылкой коньяка на подносике.

Съесть всё это было невозможно, но главное — начать, как говаривал товарищ Горбачев, открывая закрома ушлым пришлым господам и доморощенным хитрованам…

К двенадцати ночи половина салата, поросенок и пельмени были съедены, коньяк и шампанское, привезенное Новиковым, выпито.

— Ты на машине? — во второй уже раз спрашивал Ираклий, но Катя говорила:

— Ну, Андрюшечка, ну, не надо, посидим еще.

И принималась щебетать о работе, которая ей активно не нравилась. Нашла время, глупенькая, придется отучать. Дома о работе вообще ни слова — это аксиома, это известно даже младенцу.

— Стоп, — сказал наконец Ираклий, у которого слипались глаза. — Никак до вас, молодежь, не достучишься. Сегодня Андрей спит у нас.

— Ура-а, — завопила Катя и пустилась в пляс.

Комнат у Арабесковых, напомним, было пять, Новикову постелили в гостевой, которая по обычаю пустовала и была завалена всяким хламом. Хлам унесли в лоджию, получилась очень уютная комната с двуспальной кроватью.

Когда все улеглись, в гостевую прокралась Катя и нырнула под одеяло к сонному Андрею.

— Нехорошо это, — сказал он.

Сна, естественно, как не бывало.

— Хорошо, дурачок, — ответила она. — Ты же этого хочешь.

— Хочу.

— Ну и?

— Нехорошо это, — сказал он. — Что Ираклий подумает?

— Хочешь свадьбы подождать? Так ведь неизвестно, как оно дальше обернется.

Разговаривали они шепотом, но Новикову казалось, что слышит вся квартира. Потом он подумал: «А что, в самом деле? Дети, что ли?»…

Потом уже, когда всё кончилось, он сказал с укоризной:

— Что же не предупредила, что я первый? Девочка моя, тебе, наверное, было больно?

— Ничего, — ответила она и поцеловала его. — Так будешь ждать свадьбы?

— Буду, — твердо произнес он. — А ты не против?

— Разве непонятно? — сказала она и, поцеловав на прощание, выскользнула из комнаты.

Утром он проснулся с ощущением чего-то очень светлого и хорошего. За окном нависло серое осеннее небо, голова после вчерашнего застолья была квадратная, живот не промнешь, так что и завтрак-то не полезет, но хотелось петь от восторга. Детство в тебе играет, сказал он себе и встал. Кстати, было уже восемь.

Арабесковы были людьми деликатными, сидели себе на кухне, пили кофе с тостами, намазывая сверху плавленый сыр «Хохланд». Вкусно пахло жареным хлебом.

— Встал? — сказал Ираклий. — Мы-то ранние пташки.

Катя послала ему воздушный поцелуй.

— Мне на работу, — ответил Новиков из коридора. — А вы что? Сегодня же суббота.

— Мы, чай, тоже трудоголики, — сказала Катя. — Иди быстрее, пока сосиски не остыли…

Сосиски, между прочим, были не сами по себе, а с тушеной капустой, как у нормальных людей. Это всякие там одиночки, спрятавшись в углу, жуют холодные сосиски и запивают кефиром, наживая себе язву, нормальные же, то есть семейные, питаются основательно. Так сказала Катя, когда Новиков, умывшись, присоединился к компании, в которой не хватало бабули.

— Намекаешь? — спросил он.

— Да пора уж, — ответила она, наполняя его тарелку едой.

— О-о, — сказал Ираклий. — Уже началось, уже наша девочка в семейном рабстве.

— Заметь — в добровольном, — добавила Нина.

Глава 18. Хочешь на меня поработать?