Клинок Тишалла

Делианн стоял на песке Общинного пляжа, в паре шагов от кордона патрульных, отгородившего место проведения церемонии. Череда их проходила вдоль всего пляжа, загораживая улицу Ридлин и переулок Флейтиста, – живая ограда из затянутых попеременно в алое и черное фигур, преграждающая путь толпе зевак, жаждущих разглядеть погребальную баржу. То здесь, то там Делианну попадались в кордоне знакомые лица, но он всегда отводил взгляд прежде, чем его успевали заметить, и поглубже надвигал на лоб широкополую шляпу.

Патрульные, хуманские рыцари короля и нелюди-Лица были одеты в кирасы; вместо оружия они для устрашения толпы держали в руках посохи, окованные яркой медью. Но у каждого на поясе имелось и настоящее оружие: мечи, топоры, булавы и молоты, и холодный блеск в подозрительных глазах патрульных приглашал к смертоубийству. Им было холодно, сыро, мерзко, и они ждали только повода, чтобы сорвать зло на излишне любопытном прохожем.

Весь западный край пляжа за кордоном занимали Лица и работники «Чужих игр»: кучки скорбящих Перворожденных и покорителей камней, пара огров, несколько людей, огриллоев, шестеро или семеро сонных троллей – те, скалясь, жмурили глаза даже в сочащемся сквозь тучи тусклом свете. Самая плотная толпа собралась вокруг паланкина Кирендаль.

Хозяйка «Чужих игр» поднесла платочек к губам. Глаза ее были сухи и не моргали, лицо словно вырублено из бледно-серого льда. Всякий раз, отнимая платочек ото рта, чтобы утереть со лба лихорадочный пот, она открывала взглядам хищные клычки. Дышала она тяжело, словно больная кошка. Многие работники игорного дома открыто плакали; Кирендаль в черной ярости взирала на облака, будто верила, что стервятники ответят на ее бессловесный зов.

Набросив на плечи грязный плащ, уже промокший насквозь под пепельной моросью, и нахлобучив мятую широкополую шляпу, Делианн больше походил на тощего невысокого хуманса, чем на рослого плечистого Перворожденного. Чтобы прийти сюда в этот час, чтобы разделить с плакальщиками хотя бы свою отстраненную скорбь, ему пришлось прикинуться именно тем, кем он был на самом деле.

Ирония судьбы заставляла его чувствовать себя хоть немного чище песка под ногами. С той ночи в Лабиринте он был в бегах – скрывался, прятался, не верил никому, таился по переулкам, ползал под просевшими крышами или через пожарища, питался объедками и не спал. Так голодать ему не приходилось с первых дней на планете, но это мало трогало его.

Аппетит пропал от жара.

Очаг инфекции в кости начал расползаться; теперь алые полосы тянулись вдоль бедра, протягиваясь к сердцу. Делианн не переставал стягивать к себе Силу, подавляя боль, пытаясь сдержать движение заразы, но эта битва была уже проиграна: ему требовались услуги профессионального лекаря, но не было денег. Те, кто мог бы исцелить его по старой дружбе, теперь работали на Кирендаль.

От усталости и лихорадки он то погружался в мир фантазий и воспоминаний, то вновь возвращался в реальность; порой галлюцинации бывали отчетливы, а иногда сквозь огненный полог пробивались лишь крики и смутные тени…

Стоило ему закрыть глаза…

…Пламя бьет из кирпичного кольца ввысь, и всё в комнате вспыхивает факелами. Серые Коты отшатываются, пока Делианн и Томми лезут в окно, но на улице их тоже ждут солдаты, в обоих концах проулка, и колдовское пламя вспыхивает слишком поздно, арбалетная стрела пробивает Томми живот, минуя позвоночник, но раздирая желудок и почку, и ответный огонь Делианна поджигает дома по обе стороны улицы. «Видишь? – хрипит Томми, зажимая ладонью хлещущую из раны кровь. – Нечего мне было беспокоиться из-за твоего ВРИЧ…», и Делианн несет его на руках, придерживая за плечи, ковыляя через переулок, порывами пламени разгоняя Котов, и Томми бормочет: «Ниела… боги мои, Ниела, возьми деньги, беги… хоть попробуй…», когда еще одна стрела, вместо того чтобы пробить Делианну шею, вонзается Томми в затылок. Череп у вышибалы настолько крепкий, что ему удается сдержать кованый стальной наконечник. Иззубренное острие пробивает изнутри глазницу, вышибая проколотое глазное яблоко, – и Томми бьется в судорогах так, что Делианн не может его удержать. Последние слова его: «…всё в тартарары… Ниела…», и он умирает в дорожной грязи под рокот пожара…

…Пошатнувшись, Делианн едва не рухнул на песок, открыл глаза от неожиданности и, задыхаясь, утер со лба пот рукавом.

Дождь лил все сильнее, из мелкой мороси превращаясь в настоящий ливень. Делианн закутался в плащ и поглубже нахлобучил шляпу.

Песок Общинного пляжа усеивали пакеты из-под еды, рыбьи головы и расколотые куриные кости, присыпанные навозной бурой крошкой. Делианн попытался было разбросать мусор ногой, чтобы хотя бы относительно расчистить себе местечко, но докопался лишь до более глубоких слоев отбросов.