Князь Святослав

Куря выхватил кошель, потряс им. Зашуршало, затенькало. Он засмеялся сладко, припал ухом к мешку и опять позвенел. Потом высыпал содержимое на ковер. Это были арабские диргемы, драгоценные каменья, жемчуг, янтарь, золотые ожерелья, миниатюрные камни, броши, кольца, халцедон. Все это играло, лучилось, сияло цветами радуги, и Куря затрясся от радости и испустил дикий крик. Он хватал то это, то другое, подносил к воспаленным глазам. Он наслаждался драгоценностями, как ребенок, получивший редкую игрушку. Взял золото в пригоршни и поднял над головою, что-то промычал в сторону шатра.

Раздвинув складки персидского ковра, на его мычание вышла молодая женщина в шелковых шароварах, в золотых ожерельях и приняла из рук князя пригоршни драгоценностей. Она прижала их к груди и юркнула в шатер.

На миг просветлевшее лицо князя опять стало жестким, надменным.

– Русский князь велел кланяться великому полководцу печенегов, – сказал Улеб, – и в знак кровной дружбы обещал еще много даров, как только прибудет в свою киевскую землю.

– В знак дружбы? – прошамкал Куря и захохотал злым смехом, обнажая в беззубом рту несколько гнилых зубов. – С каких это пор этот грабитель стал мне другом?! Не он ли разбил мою рать два года назад, настигнув нас внезапно в степи, после того как мы сами ушли от Киева? Увел женщин в рабство, скот отнял, воинов моих порубил и покалечил…

Лицо его налилось кровью. Он поднялся – тучный исполин, распахнул полы халата, надетого на волосатое голое тело, и показал на груди огромный шрам.

– И не эта ли рана, которую он нанес мне тогда, призывает к отмщению?

Улеб не ждал этого, невольно дрогнул. Но собрался с силами и сказал:

– Князь мой – воин, и, как к тому обязывали обстоятельства, он разил нападавшего на его землю врага. Но князь мой никогда не был обманщиком, он строго соблюдает уговор о мире с тобой и с твоими подданными и призывает тебя к тому же, то есть к миру и дружбе.

– Врага не сделаешь мягкостью другом, а только увеличишь его притязания, – ответил Куря. – А раз враг заговорил о дружбе, значит, ему плохо, и он хочет хитростью добыть то, чего воин добывает себе мечом. Хвастун твой князь, и ты вместе с ним. Все народы окрест давно плачут от этого хищника, разорившего волжских болгар, полонившего ясов и косогов, порушившего богатую хазарскую державу и наведшего страх на ромейского царя. Он заставил весь мир дрожать, в том числе и печенежские племена. Ну нет! Выпустить его на волю – значит самому ожидать смерти.

Куря осклабился и захлебнулся от радости.

– Я ждал этого случая со дня на день – иметь его отрубленную голову у себя под пятой. И мне будут завидовать все каганы народов.

Улеб решил, что о мирном исходе дела нечего и думать. Следует пускаться на хитрость. И он задумал устрашить Курю.

– Князь русский не напрашивается на дружбу, он ее предлагает. Но если дойдет дело до меча, тогда пеняйте на себя. Все каганы и цари мира убедились в силе его оружия.

– Оружие без воинов – мусор. А у Святослава воинов – горстка.

– Твои лазутчики, князь, ничего не стоят. Мы ведем с Дуная несметную рать, а из Киева нам навстречу идет храбрый воевода Свенельд со свежей дружиной… Старый, могучий Свенельд…

– Полно брехать, хвастун, – оборвал его Куря сердито. – Еще зелен, чтобы меня провести. Царь ромейский из жалости выпустил твоего князя с Дуная. Он оповестил нас, какая «несметная рать» у твоего князя. А Свенельд занят тем, что мирит враждующих между собой сыновей Святослава… Ему не до вас.

Улеб понял, что промахнулся. У Кури были добротные лазутчики. Тогда он пустился на новую выдумку. Он хотел сыграть на жадности Кури к добыче.

– Кроме всего прочего, князь мой приказал мне по секрету передать, что, если бы к нашим силам да присоединить ваши, тогда царю ромейскому несдобровать. В стране его повальный голод, беспрестанные войны обессилили державу, народ ропщет, в Малой Азии поднял мятеж Варда Фока с сыновьями. Арабы тревожат с моря. Если захотим – Романия наша. И великая добыча ожидает нас. Нет богаче на свете Романии. В храмах у них слитки золота по конской голове… И всего видимо-невидимо. В домах – золотые чаши, на женщинах там драгоценные камни, в лавках парча, шелк, ковры неслыханной красоты. Всех печенежских жен оденешь в роскошные наряды, все воины твои будут иметь мечи в золотой оправе. Весь народ твой будет пить ромейское чудесное вино из золотых чаш. Я сам бывал в Царьграде и видел безумную роскошь двора и несметные богатства этого города.

Куря затаился и слушал не прерывая. Его увлекли описания греческой роскоши, о ней он много слышал на своем веку, видел на своих приемах разодетых ромейских послов.