— Теперь обязана, — рука Угрима легла на плечо Тимофея. — Я ей всё растолкую, а твоя забота — не выпускать княгиню из терема. Разрешаю запереть её в опочивальне. Станет упрямиться или попытается выйти — применяй силу, не стесняйся. Не остановится по доброй воле — задержи любым способом, какой сочтёшь нужным. А уж если Арина вдруг станет творить колдовство — руби её не медля.
— Рубить, княже? — отшатнулся Тимофей. — Да как же можно-то?!
— Мечом можно, — свёл брови Угрим. — Секирой, топором, саблей — чем хочешь. Главное, чтобы княгиня не покидала терема и чтобы в подвалах ноги её больше не было. Только учти: защитные заклинания я над тобой снова творить не буду. Слишком часто такой ритуал над одним человеком проводить нельзя. Магический щит невидим и неосязаем, но его вес способен подмять под себя человеческую душу, если ты понимаешь, что я имею в виду.
Тимофей не понимал. Чародейскому искусству он не обучался, а потому предпочёл отмолчаться.
— К тому же Арина слишком хорошо меня изучила, — продолжал Угрим. — И моя защита на тебе вместо пользы может принести только вред. В общем, будет лучше, если у опочивальни княгини ты будешь полагаться только на себя и лишь к себе прислушиваться. Уверен, ты справишься. Сделаешь, что надо и как надо…
Князь улыбался странной улыбкой. Как надо, значит? Эх, а как оно, вообще, надо-то?
— Тебе всё ясно? — заглянул ему в глаза Угрим.
Тимофей ответил вялым кивком.
Князь с малой дружиной удалился в тот же вечер, пообещав вернуться через пару-тройку дней. Угрим намеревался осмотреть дальние подступы к крепости, поставить засеки, собрать в ополчение мужиков покрепче, а, заодно, подыскать укромные места в дремучих ищерских лесах, куда, в случае опасности, можно отправить всех, кто не годен к ратному делу и чей рот при долгой осаде окажется в Острожце лишним.
К отъезду Угрима Тимофей в полном боевом облачении уже нёс стражу возле опочивальни Арины. Соседние покои были очищены от челяди: Угрим разогнал шумливых девок-бабок, которые обычно вились вокруг княгини беспокойными кудахтающими стайками. Крепкую дубовую дверь, за которой почивала Арина, запирал снаружи массивный засов. Так что Тимофею оставалось лишь маяться от безделья.
Он неторопливо прохаживался под свисающим с балки одиноким тусклым светильником и размышлял о странном задании, полученном от князя. Ночь вступила в свои права. Ничего не предвещало неприятностей. В тереме было тихо, в городке спокойно. Тимофей приложил ухо к запертой двери, однако не услышал ни звука. Судя по всему, княгиня уже уснула.
Тимофей представил прекрасную гречанку, раскинувшуюся на широком мягком ложе — разморённую, тёплую. Одну. Сердце забилось сильнее и чаще. Забурлила кровь, пробуждая вожделение. Вот ведь, крысий потрох, незадача какая!
Он отступил от двери, переведя взгляд на небольшое окошко. Окно было прорублено над лестницей в самом конце коридора. В маленький тёмный проём на бревенчатой стене уже заглядывала желтоватая луна. Казалось, руку протяни из оконца — и тронешь золочёный диск.
Увы, созерцание лунного лика не помогло. Воображение упрямо рисовало иной лик. И не только лик. Иные окружности — тоже. Ну, что за наваждение такое, в самом-то деле?! Стараясь отогнать ненужные и вредные мысли, Тимофей принялся с удвоенной энергией расхаживать по тесному коридору взад-вперёд, а потому не сразу услышал…
Шорох? Да, это был шорох. Едва различимый шорох и скрежет со стороны запертой двери. Будто мышь скребётся — тихонько так, но настойчиво.
Тимофей остановился. Замер.
Подозрительный звук стих.
Тимофей сделал шаг, ещё один…
И снова странное шуршание. Нет, похоже, за дверью опочивальни не спали. Тимофей отошёл дальше, стараясь ступать погромче, но не отводя при этом взгляда от двери. И…
Не может быть!
Засов! Большой, надёжный — в руку толщиной, в две шириной — железный брус, который он собственноручно задвинул за княгиней, медленно-медленно скользил в пазах. Массивный засов сам собою выползал из крепких железных скоб. Да только ведь сами по себе предметы не движутся! Не бывает такого, чтобы сами по себе…
А этот — двигался, чуть слышно царапая поверхностью металла дубовую доску. Незримая колдовская рука отпирала запертую дверь.
Вмиг всплыли в памяти все предостережения Угрима. Никейская царевна-ворожея всё же прибегла к заморской волшбе? Иного объяснения происходящему не было. Непотребные мысли и соблазнительные образы, настырно заволакивающие разум… нет, они не исчезли вовсе, но отступили куда-то на задний план. Вернее, Тимофей, собрав всю волю в кулак, заставил их отступить.
Судорожно соображая при этом: что делать? Как поступить?
Упереться в дверь? Придержать? Задвинуть оживший засов обратно, до упора? Таково было первое побуждение.