Рука потянулась к движущемуся бруску и… соскользнула с него. Тимофей непонимающе тряхнул головой, попытался снова. Тот же результат. Засов словно густо обмазали жиром, его его окутывала склизкая плёнка. Пальцы тянулись к нему, как к близкой и в то же время недостижимой луне в окошке, а засов необъяснимым образом раздвигал их и проходил мимо них.
Нет, так ничего не добиться. Так колдовства не прекратить.
Тимофей отступил на шаг, потянул из ножен клинок, толком ещё не зная, для чего. Но едва засов вышел из пазов, а массивная дверь, легонько приоткрылась изнутри, сам резко толкнул её, подняв обнажённый меч. Не рубить, нет, просто остановить княгиню, образумить. Если это она. А если нет, то…
Скупого света лампадки, горевшей над входом в опочивальню, хватило, чтобы разглядеть Арину.
Княгиня стояла перед Тимофеем в одной лишь сорочке до пят. Длинная белая рубашка скрывала от чужих глаз само тело, но не его соблазнительные формы. Большие карие очи испуганно глянули на блеснувший клинок. А впрочем, испугано ли? Если испуг и был, то длился он недолго.
На пару мгновений повисла тишина, нарушаемая лишь слабым потрескиванием светильника. Воин и ворожея молча смотрели друг на друга. Гречанка дышала глубоко и часто. Высокая грудь под тонкой тканью вздымалась и опускалась, притягивая взгляд. Затем княгиня улыбнулась приветливо-чарующей улыбкой, уже не обращая внимания на обнажённую сталь.
— Славная ночь, правда? — проворковал обезоруживающе нежный голос.
На щеках Арины играл румянец. Смуглая кожа маняще бронзовела в полумраке. Чёрные, до синевы, волосы поблёскивали в тусклом свете лампадки.
— А луна-то нынче какая! Нет, ты посмотри только, какая ч
Гречанка говорила ни о чём, чуть склонив голову набок. А может, и не говорила — заговаривала просто.
— …Как служба идёт, Тимоша?
Неожиданный вопрос застал врасплох. А ещё больше — «Тимоша». С чего бы это вдруг? Никогда прежде Арина его так не называла. Тимофей ощутил вдруг, как медовый голосок гречанки опутывает его незримыми нитями, как вяжет без верёвок.
— Да так как-то, княгинюшка, — непослушный язык тяжело ворочался во рту. — Потихонечку… Полегонечку…
— А что, Тимоша, пустишь меня прогуляться немного? — лукавая улыбка не сходила с уст Арины. — Воздушком ночным подышать?
А сама уже норовит проскользнуть мимо.
— Княгиня! — Тимофей заступил ей дорогу. — Нельзя, княгиня! Знаешь ведь…
— Ох, перестань, Тимоша! — всплеснула она тонкими ручками.
И снова — шнырь вдоль стенки! Тимофей едва успел встать на пути.
Княгиня прыснула придавленным смешком. Шагнула вправо. И он вправо. Шагнула влево. Он тоже. Чувствуя себя глупейшим образом — с растопыренными руками, с обнажённым мечом. Чем-то это напоминало безобидные игрища, коими тешатся на летнем лужку юные отроки и отроковицы. Только здесь-то не лужок. И подобным ловилкам-догонялкам в княжеском тереме не место. А уж с княгиней — тем более.
Впрочем, Арина, как показалось Тимофею, не очень-то и старалась пробежать мимо него. Неужели всё затеяно ради пустого развлечения?
Тимофей поймал Арину после очередной безуспешной попытки проскочить. Оттеснил обратно к опочивальне.
— Прости, княгиня, князь не велел.
— Князь не велел, а я повелеваю, — она дёрнула плечиком, притопнула ножкой. — Будешь противиться моей воле, Тимоша?
— Буду, — угрюмо отозвался Тимофей.
— Правда, будешь? — теперь она смотрела на него с любопытством и словно дразнила, словно специально раззадоривала. Но никакой опасной волшбы, вроде бы, пока не творила.
— Мне сказано, не пускать тебя из терема. Так что шла бы ты обратно в опочивальню, княгиня. Подобру шла бы, а? — мягко попросил Тимофей. — И князь ни о чём не узнает. Обещаю…
Арина свела бровки:
— Значит, не желаешь мне покоряться? Своей княгине? Не желаешь? Да?
Тимофей смотрел молча, исподлобья, не вкладывая меча в ножны.
— Что ж, — озорная улыбка вновь скользнула по лицу Арины. В глазах княгини блеснули дерзкие безуменки. — А хочешь, Тимоша, я сама тебе покорюсь?
Раз — и прежде, чем Тимофей успел что-либо сообразить или сделать, Арина сбросила лёгкую сорочку, оставшись перед ним…
Прекрасная никейская царевна стояла теперь перед ошеломлённым княжеским сотником в чём мать родила.
Лампадка не столько освещала, сколько подсвечивала обнажённое женское тело — гладкое и влекущее. И в этом таинственном полумраке Арина выглядела ещё более желанной. Подобной красоты Тимофею видеть не приходилось. А от того, как бесстыдно, словно не замечая своей наготы, вела себя княгиня, вовсе захватывало дух. Гречанка, похоже, наслаждалась производимым на Тимофея впечатлением.
«Неужели Угрим ТАК ошибся? — промелькнула в голове неожиданная мысль. — Неужели княгиня жаждет вовсе не силы Чёрной Кости, а обычного блуда? И ради только этого прибегла к волшбе и открыла дверь опочивальни?»
Арина, улыбаясь, потянулась всем телом, соблазнительно изогнулась, будто гулящая кошка.