Княжна Дубровина

— Лида дло другое, отвчалъ Долинскій.

— Отчего же другое? возражали дти.

Николай Николаевичъ не зналъ что сказать, такъ какъ не хотлъ выдать своей тайной мысли. Онъ не желалъ, чтобы дти замтили малйшую разницу между собой и Анютой, и потому не могъ сказать имъ: уступайте потому что она сиротка. А Анюта, которая почти всегда оставалась въ глазахъ папочки правою, съ каждымъ днемъ длалась требовательне и несносне. Она даже привыкла сама говорить о себ: я меньшая и требовала уступокъ. Ссоры сдлались чаще, особенно мальчики не хотли покоряться Анют, и быть-можетъ они не взлюбили бы ее, еслибы не рдкая чувствительность ея сердца, еслибы не ея способность привязываться всею душой. Часто посл ссоры она робко подходила къ Мит, заглядывала ему въ глаза, цловала его и случалось, хотя и рдко, просила даже прощенія.

— Не сердись, шептала она ему на ухо, — я люблю тебя, Митя, какъ люблю! Я только такъ.

— Ну то-то такъ, говорилъ онъ и мирился съ ней, помня слова папочки, что онъ долженъ во всемъ уступать ей.

Случалось и иное. Анюта разсердившись уходила въ дтскую, но заскучавъ тамъ, возвращалась и заставъ дтей играющихъ въ свои козыри или въ любопытные, принимала участіе въ игр, хотя сначала надувшись.

— Анюта пришла, говорилъ Ваня. — Я не совтую играть въ любопытные.

— Отчего это? спрашивала Анюта обиженно.

— Оттого, что ты будешь любопытствовать всякій разъ, заберешь къ себ всю колоду, останешься съ ней и взвоешь.

— Какое милое выраженіе: взвоешь! говорила Анюта.

— Ну, пожалуста, у насъ въ гимназіи все такъ говорятъ.

— А папочка не любитъ, замтила Агаша.

— Ну хорошо, словомъ, Анюта опять… совсмъ не знаю какъ сказать чтобъ угодить чопорной Агаш, зареветь что ли?

— Я совсмъ не плакса, возражала оскорбленная Анюта, а конечно досадно сидть всякій разъ любопытною съ цлою колодой картъ предъ собою.

— А ты зачмъ любопытствуешь?

— Хочется, такъ хочется, не могу удержаться.

— Ну коли хочется, такъ по дломъ и остаешься со всею колодой предъ собою.

— А я хочу любопытствовать и не оставаться.

— Ну это совсмъ ужь нельзя.

— А я хочу.

— Ну и оставайся при хотньи.

Но Анюта начинала сердиться и бжала въ кабинетъ къ папочк съ жалобой на братцевъ. Николай Николаевичъ, какъ ни былъ занятъ длами, замтилъ, что Анюта очень своенравна и капризна, и не зналъ какъ помочь бд. Да и не это одно онъ замтилъ. Дти расли безъ призора, одтые неопрятно, домъ становился безпорядочне, хозяйство шло изъ рукъ вонъ плохо, а денегъ выходило вдвое. Очень призадумался Долинскій.

Однажды пришелъ къ нему одинъ изъ его пріятелей, а Николай Николаевичъ за чашкой плохаго чая, жидкаго и сладкаго какъ патока, при адскомъ шум дтей заглушавшихъ разговоръ двухъ пріятелей, вдругъ вышелъ изъ себя, какъ вс добрые и слабохарактерные люди.

Онъ отворилъ дверь кабинета и закричалъ громкимъ голосомъ:

— Дайте мн покой. Вонъ отсюда, убирайтесь вс въ дтскую.

Дти, удивленныя и испуганныя такимъ неожинымъ и до тхъ поръ небывалымъ гнвомъ папочки, мгновенно смолкли и исчезли. Въ дтской пошли пререканія и упреки. Вину вс дти признавали за Анютой. Она сердилась и сварливо оправдывалась. Шумъ не утихъ, а удвоился.

— Силъ моихъ нтъ, сказалъ садясь въ кресло Долинскій. — Въ дом безпорядокъ, дти распущены и того и гляди перепортятся, избалуются, да они уже избаловались: никого не слушаютъ, ничмъ не заняты, шумятъ, кричатъ, ссорятся. Кухарка воруетъ, няня зря деньги тратитъ. Денегъ не хватаетъ на расходы. Не знаю что длать? Не слажу никакъ.

— Женись, сказалъ пріятель.

Долинскій съ испугомъ отшатнулся.

— Женись для дтей и чтобъ имть мать дтямъ и хозяйку въ дом. Такъ жить нельзя. Притомъ же твои дти — дти брошеныя, ты самъ это знаешь. Ты на служб, а они одни, со старою глупою нянькой.

— Самъ знаю, что брошеныя.

— Одно спасеніе жениться.

— На комъ?

— Сыщи добрую, немолодую двицу или вдовушку, женись не для себя, а ради дтей.

— Матери имъ никто не замнитъ, сказалъ Долинскій съ глубокою горестію.

— Конечно никто, объ этомъ и рчи быть не можетъ. Но ты самъ видишь неурядицу семейной твоей жизни. Три года почти прошло съ кончины твоей доброй жены, а ужь ни дома, ни дтей узнать нельзя.

Долинскій махнулъ рукой.

— Не будемъ говорить объ этомъ. Такой, какова была моя Анисья едоровна я нигд не найду.

— Да и не ищи такой, а просто женись на доброй двушк и хорошей хозяйк.

— Замолчи, мн тяжело слышать это, сказалъ Долинскій, но разговоръ этотъ запалъ ему въ голову. Онъ сталъ выходить изъ дому къ сосдямъ и присматриваться къ двицамъ, но ни одна не только ему не нравилась, а наоборотъ он казались ему противны.

Зима прошла, настала весна, и Долинскій меньше терплъ отъ дтскаго шума. Шумъ, игры, бготня, ссоры и примиренья совершались въ большомъ саду.