Читаем Книга японских символов. Книга японских обыкновений полностью

Через пять минут я вышел на платформу станции Йокогама. Действительно, было жарко и душно.


Глава 10

Любовь к пространству

У японцев я научился многому. Японский язык — не самое главное в этом ряду (на самом деле, этому языку в свое малоинтернациональное время я научился не столько непосредственно у японцев, сколько у российских аборигенов, в дипломе которых в графе «специальность» значилось «референт-переводчик со знанием японского языка»). Не то чтобы японцы открыли мне поэтический мир — у нас самих он вполне достоин уважения, но все-таки во многих моих стихах Япония служит фонам и художественным средством. Предупреждаю, ибо знаю по опыту общения с отечественным читателем его сомнения: стихи — русские, японец их за свои никогда не признает. Но все-таки в моих стихах есть такая малость, которая заставляет меня думать о себе, используя агрономический термин. «Прививка» — вот это слово. Я попытался привить на могучее дерево русской поэзии японский «дичок» — чтобы дерево это, несколько подзасохшее немалыми стараниями постмодернистов, политиков и иных пересмешников, имело бы шанс на выживание.


Письма средневековому другу.

Кэнко-хоси Иосифу Бродскому.


I

Как дела, дружище? Так же все печально?Вижу: кисть твоя летает над бумагой рыхлой.Будто бы слезинка пробежала,На скуле соляной развод оставив.О тебе немало знаю. Ты жеВ чашке сберегаешь лишь чаинки,В чарке же — губами ловишьЛунный свет, настоенный на туши.


II

Тихо ты живешь теперь — никто не знает —Дома ты или скончался. Помнишь, какХолодной ночью забредали мы погреться к гейшам?(Да, ты прав, не к гейшам — к куртизанкам).«Я велик, — кричал спросонья,Обнимая деву, — Ни к чему мне дети.Научить их видеть дальше носа — невозможно.На иголку пялься, а не в сосны».


III

Год велик, — сказал ты, — если жить неслышно.Лень я одобряю. Каждый стих —Последний. Каждый день впервыеСвет меня ласкает. Есть ли смыслВ любовном деле? Отвечаю: счастье — есть.И слезы. В смысле — сомневаюсь.Вместе с дымкой над худою крышейЯ растаю. Зацветет шиповник. Это — знаю.


IV

Голову обрил. В гору поднимаясь выше, выше,Бормотал: «Все вам оставлю. Забираю небо».Я не стану спорить, друг мой,Что милее — осень или лето.Мы в Московии не подбираем слово —Дело нас находит.В горы тоже не уходим.В евроазиатском коридоре — все бездомны.


V

Шапка Мономаха, держава, скипетр;Яшма, меч и зеркало Аматэрасу.Давит грудь державный воздух Рима.Легче выдох на окраине Китая.Заросли бурьяном храмы Будды,На кремлевский камень льют чухонским клеем,Мы в своей стране — лишь чужестранцы,Оттого камнями бьем купцов заезжих.


VI

Перейти на страницу:

Все книги серии Восточная коллекция

Император Мэйдзи и его Япония
Император Мэйдзи и его Япония

Книга известного япониста представляет собой самое полное в отечественной историографии описание правления императора Мэйдзи (1852–1912), которого часто сравнивают с великим преобразователем России – Петром I. И недаром: при Мэйдзи страна, которая стояла в шаге от того, чтобы превратиться в колонию, преобразилась в мощное государство, в полноправного игрока на карте мира. За это время сформировались японская нация и японская культура, которую полюбили во всем мире. А. Н. Мещеряков составил летопись событий, позволивших Японии стать такой, как она есть. За драматической судьбой Мэйдзи стоит увлекательнейшая история его страны.Книга снабжена богатейшим иллюстративным материалом. Легкость и доступность изложения делают книгу интересной как специалистам, так и всем тем, кто любит Японию.

Александр Николаевич Мещеряков

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука / Документальное

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология