Книга японских символов. Книга японских обыкновений

Дни здесь всегда
короче ночи —
не та широта,
горы застят очи.
Ну и с подъемом
у нас — не очень.

Стали волглыми облака,

налился багрянцем склон
холма и лет. У богов
пейзаж неплохо весьма выходит.
Не говоря о прочем.
Это я о жизни с тобой
и о том, как воздух прочен.

* * *

Обложил тайфун облаками,
закружил склоны листьями,
сон из дома дочиста вымел.
Это зерна риса набухают
во влажной подушке
и в землю обратно хотят.

* * *

Вспоминай меня телом —
а чем же еще? Если слеплены
мы из глины одной. Вспоминай.
Налегают с гор небеса.

Вспоминай меня вздохом —

а чем же еще? Если словом
связаны мы из одного словаря.
Вьется нить. Вспоминай.

Глядя на ночь, густеет

дождевая вода. А пока
вспоминай то словом, то телом.
Мы уйдем. Останутся облака.

* * *

Распалились клены.
Стынет земля под ногами.
Упала хурма.
И колокольный стон
покатился в гору.

* * *

Вот и в Киото пришли холода —
помни, откуда родом ты.
Пот ледяной стекает с окна,
и с моей горы видно
дальше, чем было вчера.

* * *

Просыпаешься утром — бела земля.
Через поле к помойке
кошка бежит. Придавило шапками
крышки у баков — не выцарапать
объедков. Терпеливо ждет часа обеда,
пока солнце снег не расплавит.

* * *

В декабре
из японского дома
лучше не выходить.
Возвращаешься — выстудило,
будто и не жилец.
Включаю обогреватель —
не то коченеют пальцы
от перелистывания
полученных когда-то писем.

* * *

Страна рыбы и риса —
вылетаю пробкой
рейсом «Аэрофлота».
Куда б ни упал —
снежное счастье
вперемежку с картошкой.

* * *

Возвращение из зимы,
проведенной у теплого моря,
оборачивается Масленичным
таянием снега.
Не успела душа закалиться
Рождественскими морозами,
лыжней и водкой со льда.
Больше не щурюсь на солнце.

Кто ни разу не умер,

ни разу не жил.

Мацуо Басё.

Никакого мяса —
только кости и кровь,
только гора и вода.
Пусть города
вздымаются плотью
и дымится в котлах жратва,
только дымка туманит глаза.
Хотел стать камнем —
превратился в слова.

* * *

И так здесь было почти всегда
(т. е. последние тысяч эдак пятнадцать лет,
протянувшихся с последнего оледенения):
сентябрьская жара, которую здесь радостно
именуют остаточной, под аккомпанемент цикад
и свирепеющего дождя, пятнающего склон
красным, рыжим и желтым,
смывающего дома, стариков под откос.
Карабкаюсь по корням и камням.
Это не облака. Это туман стелется по глазам.

* * *

Полуденный обет молчания.
Лишь беглые тени стрекоз
на земле, насиженной
людьми и богами,
выдают, что ты жив.

* * *