К 1701 году «невеста Ивана Великого» предстала перед народом во всей красе и с богатым приданым: ворота, над ними два этажа палат и четырехъярусная башня с часами. В крупнейшем светском здании Москвы тут же открыли первое нерелигиозное учебное заведение. В полном соответствии с петровскими планами переустройства России это была Школа математических и навигацких наук. В просвещенной Европе такого заведения еще не было, а в России, опутанной паутиной домостроевских правил и обычаев, инопланетно зазвучали названия предметов: арифметика, геометрия, тригонометрия, навигация, астрономия. Здесь, в Сухаревой башне, произошла непостижимая умам обывателей математическая революция в России: учитель Леонтий Магницкий заменил славянские цифры (те, которые переделаны из букв) привычными нам арабскими. Ничего, сдюжили недоросли: живо всему обучились и в Северной войне знания тут же успешно применили. В верхнем ярусе башни оборудовали астрономическую обсерваторию, в которой вел свои наблюдения составитель столетнего календаря Яков Вилимович Брюс. Непонятные ночные занятия снискали графу Брюсу славу чернокнижника, колдуна и приятеля нечистых сил.
Потом школу перевели в Петербург, а башня сделалась водонапорной: с постройкой Мытищинского водопровода во втором ярусе соорудили бассейн на семь тысяч ведер воды, которую поднимали сюда, как пишет Кондратьев, «посредством паровой машины». К водопроводным временам у подножия башни вовсю уже шумел-гудел толкучий рынок, ставший со временем знаменитее ее самой. Потрясает широта ассортимента: старые путеводители уверяют, что здесь торговали всем – от ношеных сапог до бриллиантовых колье. Правда, по словам Гиляровского, колье вполне могло оказаться «бутылочного стекла» – обманывали на Сухаревке нещадно.
Прошла-прошумела революция, рынок загнали с видного места во дворы, а потом и вовсе закрыли. А башне припомнили ее водонапорное прошлое и перенесли в нее из Крестовских водонапорных же башен Музей московского городского хозяйства, уже к тому времени – в духе идей коллективизма – переименованный в Коммунальный музей. Хорошо еще вместе с названием завмузеем не сменили – им с 1913 года был известный московский историк и краевед Петр Васильевич Сытин.
Для дела построена была башня, делом всю жизнь была занята и по совместительству Москву украшала. Да только решили вдруг в 1934 году, что она – транспорту помеха. И хоть, повторяем, здания к тому времени в Москве передвигали лихо, башне вынесли смертный приговор. Попытались было ретивые защитники башни его обжаловать, но быстренько получили от товарища Сталина ярлык «слепых и бесперспективных». Великий вождь выразил уверенность, что «советские люди смогут создать более величественные образцы архитектурного творчества, чем Сухарева башня».
Они и создали. Прямо тут же. После сноса Сухаревой башни на ее месте установили Доску почета лучших колхозников. Обе Сухаревские площади, Большая и Малая, немедленно стали называться Колхозными. И только Садовую-Сухаревскую улицу не переименовали: видимо, Садовая-Колхозная даже для большевистского уха – перебор.
Странноприимный дом
Не забыли еще крепостную актрису Парашу Ковалеву-Жемчугову, ставшую графиней Шереметевой? В главе про нее мы сказали, что стоит ей в Москве памятник – Странноприимный дом – и обещали про дом этот рассказать. Слово держим.
Здание Елизвой Назаров с крепостными шереметевскими архитекторами начали строить в 1794 году, когда Прасковья, уже полюбившаяся графу Николаю Петровичу Шереметеву и, надо думать, полюбившая его, все еще оставалась крепостной своего… ну, не знаем, как точнее сказать… мужа. Здание с полукруглым парадным двором, с далеко вынесенными крыльями было бы в любом случае великолепным. Но когда после смерти уже графини Шереметевой в 1803 году неутешный вдовец (выполняя волю своей любимой), решил передать здание под больницу и богадельню и заказал Джакомо Кваренги превратить здание в мемориал Прасковьи, то получился настоящий шедевр классицизма.