Явно не по коммерческим, но по коммунистическим соображениям это заведение на углу Третьей Парковой (бывший Пожарный проезд) и главной тогда Первомайской (бывшая Малая Стромынка) бултыхалось, как рододендрон в аквариуме, туда-сюда. Надо сказать, что выбор места для ресторана вовсе не случаен: на другой стороне 3-й Парковой долгие годы существовала пивная, кроме того, когда-то Пожарный проезд был конечной станцией трамвая, единственного довоенного транспорта, связывавшего Измайлово с внешним миром. Совсем близко расположен от ресторана Измайловский рынок (в здании тюрьмы для военнопленных немцев, отстроивших половину тогдашнего Измайлова). Где еще столько людей с деньгами? Наконец, неподалеку открыли станцию метро.
Сюда я попал однажды и совершенно случайно: после глубокого перепоя, трещала голова и ныло нутро, надо было хоть как-то освежиться. Я зашел, в пустом зале никого, белые, редко стираемые скатерти зияли пятнами. У официантки настроение и состояние души было хуже моего, но именно это вызвало у нас друг к другу волну солидарности. Я запустил за пятачок музыкальный аппарат и выбрал одну из немногих разрешенных тогда американских мелодий — «Шестнадцать тонн». В те времена мы слушали Элвиса Пресли на «туберкулезных» самодельных грампластинках или только что появившихся «Яузах»: нам внушали, что он — растленное явление морально-политически-советскому человеку, а мы слышали в нем зажигательный ритм запрещенной свободы и только спустя десятилетия узнали, что он — просто великий певец и артист. Кажется, официантка сама сбацала мне яичницу по-венски и принесла запотевшую бутылку «Рижского» пива.
Не знаю, что там едят в Вене, но это блюдо было прекрасным — на раскаленной сковородочке лежала плотная дебелая трехглазая яичница, начиненная мелко порезанной и хорошо прожаренной ветчинкой, колбаской, сальцем. Все это шипело и шкворчало, посыпанное мелким зеленым лучком.
Душа моя ожила, потянулась, выгнулась, пропела гимн солнцу и жизни, я заплатил за нее и за себя меньше рубля (включая 10 % чаевых!) и оставил в благодарной памяти светлое воспоминание о «Востоке» и его сердобольной и понимающей, что надо, официантке.
«Встреча»
А это — другой знаменитый измайловский ресторан, знаменитый своими непрекращающимися дебошами, пьяными драками и скандалами, своей неизменной и малосимпатичной клиентурой. Мой шеф по одной из моих работ жил неподалеку от «Встречи» и не просыхал в ней. Будучи по натуре своей жлобом, хамом и быдлом, Женька Родин, заказывая стол (себе или себе и компании, приведенной с собой), ограничивался только выпивкой, чураясь закуски: «Все равно потом блевать!»
Ясно, что пока эта личность мне была неизвестна, я захаживал сюда, если идти было некуда, но когда на горизонте жизни возникла эта фигура, ходить во «Встречу» означало рисковать встретить здесь своего шефа, а он мне и на работе шибко надоел.
Рядом со «Встречей» был кинотеатр «София», а между ними — скульптура: двое волокут третьего. Предполагалось, что это два бойца выносят с поля боя своего товарища, но направлялись они явно из «Встречи», а потому народ обрек эту композицию на название «На троих».
«Эврика»
Был в Измайлове еще один ресторан — «Эврика». Сейчас в Измайлове, наверное, около полусотни ресторанов, столько же, сколько когда-то во всей Москве, но нынешние рестораны недоступны для 90 % населения. Кабаки, естественно, пустуют — их слишком много для народных денег.
Находилась «Эврика» на углу Измайловского бульвара и Девятой Парковой, в двух шагах от выхода из метро «Первомайская». Столь удачное расположение (по дороге домой) сделало для нас этот гремучий притон очень притягательным: не знаю, что там делала публика в зале, а мы покупали портвейн в баре. Стоило это с ресторанной наценкой три рубля, а не два сорок два, как в уже закрытом в этот поздний час магазине.
Как ни странно, эта очень популярная торговля на вынос была нелегальной и преследовалась милицией с большой тщательностью: покупатели были еще немного трезвы и платили штрафы, не торгуясь, лишь бы на работу не сообщили. Нежелающих платить или обезденевжевших свозили в ближайшее отделение.
Загремели однажды и мы. Нас, как и всех, засунули в хмеле-уборочный комбайн (он же «раковая шейка», он же — «воронок»), при этом тот, кто был со мной, пытался объясниться с ментом, за что получил угрозу «при исполнении». Как нас затолкали, так и вытолкали из воронка. Приятель мой, минуя предварилку, сразу прошел к старшему следователю, изумив сопровождавшего нас мента и готовившего уже в уме калькуляцию штрафа за «при исполнении». Через десять минут этот мент сам сбегал в магазин за пол-литрой для старшего следователя, его закадычного друга и друга этого друга, то есть для меня. Потом были извинения (мента) и отпущение грехов (нами). Чудна и полна неожиданностей была простая советская жизнь. Теперь, правда, еще чуднее и проще.
«Арагви»