Книга о красивой жизни. Небольшая советская энциклопедия

Завсегдатаями «Сайгона» были спортсмены-единоборцы: боксеры, вольники, классики, самбисты. Они сидели огромной толпой, от мелкотравчатых мухачей до звероподобных тяжеловесов. Среди них, независимо от того, какую республику или спортивное общество они представляли, преобладали кавказцы, крикливые, горбоносые и агрессивные.

До конца шестидесятых здесь хотя бы изредка подавали воблу и раков. Килограмм раков — десяток темно-красных великанов с просветленными началами ножек и клешней — стоил всего 2.50, или одиннадцать кружек пива. Сюда можно было приходить и с женой, и с любимой девушкой (что я и делал), если она, конечно, нормальная, а не из приличной семьи.

«Украина»

В высотной гостинице «Украина» в недолгую хрущевскую оттепель просуществовал пивной бар, ставший одним из рассадников шестидесятничества. Таких питейных мест на Москве было всего несколько — молодежные кафе «Молодежное» и «Аэлита», где читали свои стихи состоявшиеся и несостоявшиеся гении и где с любовью, а не с руганью говорилось вслух о джазе; коктейль-бар на втором этаже гостиницы «Москва», где можно было, совсем как на Западе, тянуть противный и горько-приторный крюшон или изысканный шампань-коблер через соломинку. Изысканные московские девушки закуривали здесь свои первые сигареты, мы бредили Хемингуэем, «Звездным билетом» Аксенова, «Триумфальной аркой» Ремарка, Достоевским, песнями Окуджавы, абстракционистами, битлами, повестями Гладилина.

Здесь впервые услышал я великосветский мат из ядовито расчерченных губ непостижимой красоты и шарма. Здесь формировалось передовое презрение к строю, партии и Лубянке.

В пивной «Украина» мы впервые попробовали креветки и с привычной для русского и советского человека гримасой заявили: «Какую дрянь нам подсовывают вместо наших раков!» На плоской тарелке лежал десяток здоровенных креветок, каких ныне уже трудно найти и за границей. Но они все же были мельче наших раков и не такие красные, а стоили — аж 15 копеек порция! Это когда целый рак стоил не больше гривенника.

Достопримечательностью этого бара, всегда предельно чистого, с выложенными белым мрамором стенами, несомненно был Папаша Хэм. В сером бесформенном свитере крупной вязки, с бородой точь-в-точь как на фотографии нобелевского лауреата, он картинно ходил по залу, демонстрируя неизвестную нам походку только что застрелившегося под Гаваной Охотника и говорил, как и было написано в «Снегах Килиманджаро».

Посетители тыкали в него пальцами и охотно угощали пивом, а он плавно и величаво кружил по небольшому залу, немного, на западный манер, пьяный и развязный.

Столешников

Между Тверской и Пушкинской в тесном и крутом Столешниковом переулке была знаменитая пончиковая. От нее за версту аппетитно несло жареным машинным маслом и сахарной пудрой. Потом пончиковую переоборудовали в распивочную «Белый аист». Когда напротив открылся в подвале пивбар, его, естественно, также назвали «Белый аист», потому что в распивочной либо разминались перед пивом, либо лакировали пиво молдавским мягким вином (строго говоря, «пиво на вино — сущее говно, вино же на пиво — сущее диво», но это как судьба вывернет и фишка ляжет).

В этом пивзале подрабатывали студенты ВГИКа — элита московской молодежи (аванс за последующее необустроенное и голодное актерское житие). Они безбожно занимались блатом и каждый старался иметь свою клиентуру.

Естественно, что студенты ВГИКа здесь преобладали. Будущие Эйзенштейны и оскароносцы тянули приблатненное пиво, и лишь Никита Михалков с детства привык просиживать свою и импортную кожу в кафе «Националь».

Пиво здесь было трех сортов.

Для новичков и случайных — по 22 копейки, со взбитой шампунем пеной и разбавленное водой 1:1; для «своих», то есть более или менее постоянной клиентуры, по полтинничку только разбавленное; и, наконец, «как для себя», по рублю — нормальное. Креветочные порции здесь были кратные ста граммам, но брать сто грамм не решался никто — на тарелке можно было ничего и не обнаружить, кроме шелухи. Бойкие официанты торговали и рыбкой: воблой и лещом по ломовым ценам.

Ныне в бойком подвале — дорогой ресторан. Для новых русских и иностранцев. Грустно.

«Пльзень»

Раннее по студенческим соображениям утро. Все еще спят, с хвостами по зачетам, а мы уже сдали втроем экзамен. Досрочно и успешно, и, пока спускаемся на лифте с верхотуры родного геофака, успеваем забыть кинутый предмет и его экзаменатора.

Мы выходим не из привычной Клубной части, а из Главного входа, к эспланаде на Ленинских Горах. Внизу, у ступеней — вереница черных «Волг» начальства и светлых «Волг» такси. Мы спускаемся по торжественным ступеням в белесый май:

— Кэб, хай ю фри?

— Куда?

— К парку Горького, пли-из.

И мы катим по просторам пустынных московских проспектов. У парка на счетчике настукивает сорок семь копеек. Мы небрежно кидаем металлический полтинник и столь же небрежно:

— Под расчет, без сдачи.