– С детства. Меня крестили в девять лет. Мама отвела в церковь и крестила. Спросила сначала: «Ты хочешь креститься?» Я сказал: «Хочу». Со мной всегда была вера. И после крещения, и до него. Это не значит, что я какой-то фанатично православный, жуткий христианин, – я обыкновенный человек со своими слабостями и грехами. Моих грехов хватит на дивизию. Но это ладно. Это мое личное дело. Но то, что я православный христианин, – это факт, и я ничего с этим фактом делать не собираюсь и не собирался никогда.
– Человек, который никогда ни в чем не сомневался, – у него просто с головой не все в порядке. Любой здравомыслящий человек – всегда сомневающийся. Сомнения – это неотъемлемая часть веры.
– Когда я играл музыку, близкую к тому, что Летов играет, у меня были похожие намеки, но я не знаю – нам говорить больше не о чем или вы саксофонистов других не знаете? Мне неинтересен Серега Летов. Я видел его в разных ипостасях. У Курехина в «Поп-механике» этой долбаной – он вышел там в красном костюме, как черт, прости господи, начал что-то чпокать в саксофон… Чпокал-чпокал минут десять. Кончилось тем, что вышла лошадь и насрала на сцене.
– Я называю вещи своими именами. В авангарде есть своя прелесть, в молодости все это интригует и нравится, но я и в молодости испытывал сомнения – а стоит ли мне самому так куролесить? Просто энергии было много. Копит ее Летов, не копит – я не знаю, но для того, чтоб исполнять серьезную музыку, надо быть постоянно в форме. И меня сейчас как раз отягощает то, что я даю вам это интервью, вместо того чтобы репетировать, – вон дудка собранная стоит, и надо бы мне упражнения гонять, пьесы повторять, вспоминать гармонию и дуть в дудку. Извините за факт.
– В пятнадцать лет. Но я флейтист по образованию – учился в нашей музыкальной школе на фортепьяно четыре года, а затем перевелся на флейту и поступил в музучилище. После первого курса взял в руки саксофон, потому что во флейте мне не хватало выразительных средств – у саксофона более широкий диапазон.
– Да везде найдешь какую-нибудь отдушину, чтобы работать. Какое болото? К нам американцы с концертами приезжают – лучшие музыканты мира. Я их приглашаю и с ними играю: «Манхэттен тайм», «Опус файв». Какая разница – болото, не болото. Для кого-то и Нью-Йорк – болото. И Париж. И Лондон. Все зависит от человека. Чепуха это все. Для кого-то и Санкт-Петербург – болото.
– А в Москве меньше, что ли, такой инертной публики? Ее там больше в двадцать раз.
– Вот смотри: в Иванове, когда я устраиваю концерты в Филармонии, приходит полный зал. Это 450 мест. Все билеты проданы. Чего еще надо? Сколько нужно зрителей? Тысячи? Десятки тысяч?
– Большой художник всегда живет, как индеец в резервации. В любом городе мира, в любой точке земного шара. Поверь моему опыту. Даже все это общение, фестивали, культурные связи: куда бы я ни ездил, кого бы ни приглашал – внутренне я все равно одинок. Художник всегда одинок, иначе он не сможет ничего творить. Это его крест – быть одиноким.
– Вот сейчас кризис творческий, потому что предновогодняя кампания была, я вынужден был заниматься шоу-бизнесом, поп-музыкой – играть и петь бесконечные «Шизгаре», «Секс бомб» и прочие «В реку смотрят облака», всякую хренотень.