Книга про Иваново (город incognito)

Вообще эта статья задумывалась как ругательная – андеграунд сдох, нет у нас в городе никакого андеграунда: дрессированные панки, ручные хиппи… Скучающие от собственного творчества музыканты ленятся играть, а публика, перекормленная ютубом, ленится слушать. Как следствие, удовольствие довольно вялое – и для тех и для других.

Такое впечатление, что все халявят, не хотят включаться, не умеют выкладываться. Там, где старая гвардия зарубалась всерьез, эти просто развлекаются, сами не зная для чего; проводят время, потому что надо же его как-то проводить: учиться неохота, работать неохота, семью заводить неохота… Такие вот рок-герои.

Пару лет назад я был в клубе «Колизей» на сборном концерте ивановских рок-групп, играющих якобы радикальный хеви-метал, – ну гитары огнедышащие, гривы растрепанные, солисты орут страшными голосами, а впечатление такое, что это переодетые менеджеры и клерки среднего звена отрываются на корпоративе.

То есть поводы для ворчания есть, и не маленькие, но есть ли смысл ругаться и ворчать, обращать внимание на людей, у которых довольно худосочное и недалекое представление о жизни, в которой якобы можно ничего не делать и все получить? Главное – не париться. Лишь бы не париться.

Конечно, панк давно выродился в стиль и стал легитимным вариантом музыкального поведения. Изначально направленный против любых стилей, любой заштампованности и эстетической определенности, он сам постепенно сделался клише – индустрия развлечений сожрала и его, превратив в такой же массовый продукт, как бардовская песня или русский шансон. Современные рокеры просто играют в протест и анархию, а на самом деле беззубо приспособляются и плывут по течению, как им удобней, как им комфортней, – берегут себя.

Однако подлинное искусство (и в этом его сила) – всегда сопротивление, никогда не поддакивание. Даже мотыльковая поэзия Фета, «шепот, робкое дыханье, трели соловья», была в свое время опрокидывающим явлением, потому что разрушала предыдущий способ говорить и мыслить, преобразовывала его, раздвигала границы в музыкальность, импрессионистичность, воздушную лирику. Многие считали ее ерундовой и принимали за чепуху, да и сам Фет признавался в одном из писем: «Моя Муза отказывается говорить что-либо, кроме нелепостей», – но эти «нелепости» были шагом вперед, обогащением традиции.

А куда шагают и что обогащают нынешние ивановские рок-музыканты? В большинстве своем они топчутся на месте, и музыка для них – такое же хобби, как пятничный боулинг или «качалка», то есть небольшое безобидное увлечение.

Я не к тому, что к олимпийским высотам надо рваться с пеной у рта. По большому счету они сами достигаются, если человек этого хочет, стремится к ним. Сама его жизнь будет незаметно выстраиваться таким образом и наполняться такими поступками и событиями, что он рано или поздно придет к желанному результату: золотым садам Гесперид, – и попробует на вкус заветное яблоко, осознав наконец, что никаких границ нет, ничего он не нарушает, и плод не запретный, а просто его надо брать чистыми руками, и тогда он не ядовитый и реальный на ощупь, не мираж, не чара, а такой же простой и незамысловатый предмет, как табуретка на кухне или сыроежка в осеннем лесу.

В общем, пытаясь сократить эту и без того затянувшуюся преамбулу, я хочу сказать, что настоящий герой андеграунда – это вовсе не тот, кто взял в руки электрогитару, отрастил волосы до плеч (или побрился наголо) и рифмует словечки «насрать» и «умирать»12, а тот, кто умеет видеть мир собственными глазами и стремится к неприукрашенной картине мира – без розовых или черных очков. Человек андеграунда говорит: пусть вещи стоят столько, сколько они стоят, не больше и не меньше, пусть они будут не лучше и не хуже, я хочу их видеть такими, какие они есть, хочу знать их суть.

Я в свое время уехал жить в Питер именно в надежде найти андеграунд на берегах Невы. В Иванове мне этой среды не хватало, я ее не ощущал. Возвращаясь с квартирников, говорил друзьям, что наши дебоши в третьей общаге и то интереснее, веселее и праздничнее, чем так называемая ивановская рок-музыка.

В Питере я рассчитывал обнаружить отголоски эпохи восьмидесятых, когда целое поколение молодежи ушло за буйки и решило жить не по правилам. И не обнаружил. Там уже не было андеграунда как движения, тотального всплеска, разнородной волны, владеющей умами, но он там сохранился на уровне отдельных личностей, которые хранили его суть и природу, могли рассказать, дать попробовать, ощутить, что это такое, – и на них он держался.