Книга про Иваново (город incognito)

8 ноября – во второй день праздника Октябрьской революции – вечером в огромную поленницу дров высотой два метра, сложенную в форме буквы «П» в центре школьного двора, забрел пьяный человек и заплутал в этой дровяной клади. Трое мужиков: директор, дворник и истопник с собакой – побоялись пойти в дровяную кладь к сидящему там опьяневшему человеку с гармонью. Директор влез на поленницу, взял оттуда кругляк – чурбак метровой величины – и бросил его вниз. Полено торцом ударило по голове сидящего человека, который застонал, зашевелился. И только после этого истопник и дворник подошли к стонавшему человеку, взяли его и поволокли в вестибюль школы. Не позвонив по телефону и не вызвав скорую помощь, директор ушел на квартиру (он жил при школе), истопник, мордвин по национальности, сообразив, что дело плохо, сказал: «Мой пойдет в топку – не потек бы где вода» – и ушел. Человек с проломленным черепом остался лежать на полу в вестибюле, охраняемый сторожем. Сторож тоже не позвонил ни в скорую, ни в милицию, не принял никаких мер. Через некоторое время в школу случайно зашел дежуривший по участку милиционер. Увидев лежащего на полу человека, у которого пузырилась изо рта кровь, он немедленно вызвал скорую и отправил пострадавшего в поликлинику. Через неделю пострадавший скончался. Это был бухгалтер одного крупного предприятия, которому коллектив справлял юбилей и чествование в связи с награждением его орденом. Оказалось так: юбиляр, опьяневший после вечера, сел в трамвай № 2, идущий на Рабочий поселок, – в противоположный от своей квартиры конец города, – и от кольца трамвая пошел, играя на гармони, потом, видимо, случайно забрел в дровяную кладь на школьном дворе и оказался убитым. Директора осудили на семь лет и отправили в лагерь – в Карелию, на лесозаготовки. На место директора назначили меня.

***

Воскресенье, 22 июня 1941 года. Солнечный, теплый и как-то по-особенному радостный летний день. Моя квартира находилась на улице Дзержинского. У нас собрались родные, все сидели за столом, настроение у всех было приподнятое, веселое. Шло угощение перед походом в парк Степанова и на стадион «Текстильщик». Время подходило к двенадцати часам дня, вдруг неожиданное правительственное сообщение по радио о начавшейся уже войне с Германией всех приглушило, ошеломило. Обменявшись мнениями, каждая семья поняла необходимость пойти домой, и все поспешили разойтись к себе, прогулка на стадион и в парк не состоялась.

***

Школу, в которой я работал, в июле сорок первого уже начали готовить под военный госпиталь. Имущество школы (учебное оборудование и наглядные пособия по предметам) никто не принимал, так как госпиталю это было не нужно, плана эвакуации в гороно не было, а поэтому куда-либо сдать на сохранность я не мог. Все оборудование пришлось временно сложить в кабинет физики. Прочие помещения уже подготовили для приема раненых. Я с вверенным мне школьным имуществом стал никому из госпитального начальства не нужным, а лишь мешающим человеком.

В августе месяце, когда в госпиталь стали поступать раненые солдаты, я забеспокоился значительно больше. В одно из очередных посещений школы, когда я увидел кабинет физики, моему взору представилась следующая картина: дверь поломана, покороблена, на полу валялись лягушки, змеи, ящерицы, крабы, – все это было выброшено из заспиртованных стеклянных цилиндров, а спирт выпит ранеными солдатами. В сентябре месяце 1941 года школа № 43 получила пристанище в зданиях служебных помещений медицинского института по улице Рабфаковской, и оставшиеся после разгрома вещи были наконец-то перенесены туда. В Иванове началась вторая партийная мобилизация для подготовки коммунистов на фронт.

***

После кратких курсов в Ивановском военно-политическом училище я был направлен в военный лагерь на Валдайское озеро. В роте политбойцов в продолжение двух с половиной месяцев я проходил элементарную военную подготовку по программе «Одиночный боец». Наш военный лагерь размещался в землянках. Мне запомнился следующий интересный случай, который показывает, как мне – тридцатишестилетнему мужику, «необученно-годному» к военной службе, приходилось приобщаться к жизни в армейских условиях. В один из дней глубокой осени, закончив полевые занятия – перебежки при наступлении, переползание по-пластунски и другие «премудрости» солдатского обучения, рота отправилась на обед, после которого я пошел к себе в землянку, чтобы подготовиться к теоретическим занятиям.