Книга про Иваново (город incognito)

Дети его обожали. Меня и моих ровесников, всей нашей ватагой, он водил купаться на карьер у силикатного завода и в парк Степанова, научил нас правилам игры в «чижа» и сам выстрогал для нас первого «чижика» и первую лапту, учил пускать змея.

До последних лет жизни от него исходила какая-то лучистая, исцеляющая энергия, заставляющая забыть о дурном настроении или мелких напастях, окружающих нас.

Когда в погожий зимний день я смотрю на залитое солнцем голубое небо с белыми облачками, на сверкающие сугробы, я думаю, это дед, его душа так сияет и переливается, пробуждая в нас светлые, незамутненные чувства.

Многим своим знакомым он помог избавиться от бородавок – сводил их при помощи обыкновенной луковицы по секрету, привезенному из деревни Третьяково, от которой сейчас не осталось ничего: пруд заплыл, дома растащили и раскатали на бревна, огороды заросли борщевиком, речка Койка обмелела.

Таков был мой дед.

Его зять, а мой отец, Михаил Владимирович Фалеев, тоже работал в энергоуниверситете. Коллеги про него говорили, что это был «универсальный ученый – как универсальный солдат»: он оперировал обширнейшими познаниями и в физике, и в математике, и в теории, и на практике. Ему сам бог велел быть изобретателем. Папа умел к самым сложным техническим задачам подобрать такое ключик-решение, которое все расставляло на места. Он любил выражение «ноу проблем». Занимался проектированием, сборкой и отладкой электроприводов высокой точности. Ум у него был гибкий и подвижный и быстро умел нащупать обходные пути устранения проблемы или выхода из тупика.

Как и любой настоящий ученый, к своим «открытиям» папа часто шел наобум – даже и не знанием, а наитием мысли, ее озарением, импровизацией. Помню рассказ его коллег о том, как один испытуемый электропривод никак не хотел работать в нужном режиме, бились, бились вокруг него, а он ни в какую – хоть в помойку выбрасывай. Тогда мой папа предложил такой неожиданный вариант настройки, что все на него лишь рукой махнули – это точно не сработает, сам рассуди: это же против всех наших расчетов. «А давайте попробуем? Все равно терять нечего». Попробовали – работает! Поперек всех расчетов. Решение, как водится, лежало на поверхности, было самое простое и непредсказуемое – мозгами не додумаешься. Тут действительно требуется внутреннее чутье, нечто более значительное, чем просто эрудиция или развитый интеллект.

Папа много времени проводил у компьютера. Паял микросхемы. Ездил в командировки. В восьмидесятых годах, во времена дефицита, когда я был маленьким, мне очень нравились игрушечные львы. У меня уже была небольшая коллекция из «Детского мира», но звери все были пластмассовые и жесткие. И вот возвращается папа из очередной поездки, я бегу ему навстречу, а у него на спине – небольшой рюкзак, из которого свешивается – почти как настоящая! – плюшевая лапа и желтый хвост с кисточкой. Я подпрыгнул от радости. Этот лев, уже выцветший и потрепанный, заштопанный по швам, до сих пор охраняет меня не хуже, чем каменные сфинксы на Университетской набережной охраняют Петербург.

Отцовскую линию я знаю хуже. Мой прадед и полный тезка, Дмитрий Фалеев, сам был родом из-под Воронежа, а в Гражданскую войну в составе конного отряда Красной армии воевал с контрреволюцией в степях Средней Азии, рубил басмачей. В Воронеже его дожидалась жена с двумя детьми. После войны прадед осел в Алма-Ате (работал мясником) и вызвал к себе жену.

В Алма-Ате же в 1927 году родился мой второй дед – Владимир Дмитриевич Фалеев. Его матери тогда было сорок восемь лет. Оба родителя скоро умерли, и младший сын остался на попечении старшего брата, который был относительно взрослым (сестра к тому времени вышла замуж и уехала, кажется, как раз в Иваново). Времена были голодные, и старший брат пообещал, что женится и начнет устраивать собственную жизнь не раньше, чем поставит на ноги Володю. Но случилось так, что и он тоже умер, очевидно надорвавшись. Дед голодал, подружился с беспризорниками, пустил по доброте душевной одного из них к себе жить, а тот его обокрал. Дед бы попросту умер с голоду, но его призвали в армию.

Шла Великая Отечественная война, и фронт нуждался в пополнении сил, но дед был до того физически истощен, что с диагнозом «дистрофия» его отправили в тыловую часть под Муромом, где он выучился на шофера и познакомился со своей будущей женой, а моей второй бабушкой – Галиной Бодровой. Несмотря на свои четырнадцать лет, она работала на танковом заводе, изготовляла детали для Т-34.

Бабушка на всю жизнь сохранила о Муроме какие-то совершенно особые воспоминания, овеянные сказочным теплом ностальгии, и с большой охотой читала мне, маленькому, истории и былины про Илью Муромца.

Когда я стал этнографом-самоучкой и начал интересоваться цыганским бытом и культурой, она вспомнила следующий любопытный эпизод: